Золотое время - Ирина Сергеевна Богатырева

я во сне – и правда, рыба дрожит и гудит, качается, а потом свет снова вспыхивает, и двери разъезжаются. Я сразу прыгаю наружу, пока они не захлопнулись, а на мое место уже входит большой мужчина в дорогой одежде – парка на нем с мехом на вороте, а под ней видно алый кафтан. Но сам мужчина зол, лицо красное, не хуже этого кафтана, и кричит:

– А мне, к чертовой матери, все это надоело! Потому что думать надо сначала, думать, слышишь, а не ерундой страдать!

Тут двери перед ним съезжаются, и что дальше с ним было, мне уже не узнать.

– Боря! – слышу крик. Из одной из дверей – а я опять в коридоре, только снова в другом – выглядывает женщина. Почти раздетая, только легкая тряпочка на теле. Лицо заплаканное. – Боря! – визжит она, видя, что мужчины уже нет перед железными дверями, а потом убегает, а дверь оставляет открытой.

Я одна. Сзади – закрытые железные двери. Впереди – открытая дверь, куда ушла женщина. Все ясно: я вхожу в эту дверь.

Там большие комнаты, много света и много вещей. У меня голова кружится: я и слов не знаю таких, чтобы назвать все эти вещи. Слышу голос, спокойный и громкий, иду на звук и вижу страшное: у стены стоит большая коробка, а внутри нее – голова женщины. Одна голова, а тела нет. Я обмираю и смотрю на нее, не в силах пошевелиться. Кто может такое с человеком сотворить? Как можно в коробку одну голову посадить, но голова эта живет и еще говорит что-то! Да еще так спокойно, без страдания и боли, будто ничего с ней не произошло:

– Главные новости к этому часу. Продолжаются выборы президента Российской Федерации, на данный момент явка в регионах составила…

Голова говорит, а смысла я не понимаю. Тут за стеной что-то падает и бьется. Я иду туда: там бегает прежняя женщина, она хватает разные вещи и роняет их на пол. Под ногами у нее уже хрустит. Комната большая и светлая. Там большое окно. Я подхожу к нему.

И тут мне все становится ясно.

Я понимаю, где я. Кто эти люди. И что это не сон. Передо мной лежит мир, большой и странный. Видно далеко. Внизу маленькие тележки и еще более маленькие человечки. А вдали, насколько хватает глаз, те самые скалы, которые я уже видела, когда болела от змеиной травы. Одинаковые и ровные высокие скалы. И я в одной из них, понимаю. Но скалы эти не из камня, они полые и живые, как деревья, это их горячие корни я щупала под землей. И живут в этих скалах не люди. Это боги.

Я в чертоге богов, оказывается.

И первой я встретила Удэной, значит. Она же Гану. Она же Среброликая, бог или богиня приплода домашних оленей и охоты, дважды в год меняющая возраст и пол. Сейчас весна, поэтому она молода, и пахнет от нее цветами. Довольная она была – хорошее лето нас ждет, значит, богатый будет приплод, хороший лов.

А эта пара – Вира и Вирса, боги войны и раздора, понимаю я. С ними никто не любит иметь дела, кормят их рыбьими потрохами, чтобы они не ссорились, иначе всем вокруг будет плохо. Недокормили их, наверное. Вон ссорятся опять. Нехорошо это: быть войне.

Плач прекращается, я оборачиваюсь. Вирса держит в руках небольшую коробочку, нажимает на нее, и коробочка пищит. Потом она подносит ее к лицу и говорит, глотая слезы, как будто Вира может ее слышать:

– Боря, ты куда ушел? Прекрати немедленно, так нельзя, ты разве не понимаешь, так нельзя со мной! Где ты?! Где ты сейчас, я спрашиваю?! Я не могу без тебя! Ты смерти моей хочешь? Ты хочешь, чтобы я из окна сейчас выпрыгнула?! Нет, не надо! Я сама приду. Да, да!

Я слушаю ее, и мне весело. Кто-то, верно, вспомнил про рыбьи потроха, думаю я. Помирятся теперь. Может, и войны не будет.

Потом она опять бегает по комнате и что-то роняет, роется в своих вещах и одежде, а мне хочется смеяться. Чертог богов, значит. Вот он какой. И пахнет здесь по-другому. И живут они иначе, совсем не как люди. А ссорятся похоже. Вирса уже топчется перед дверью, обувается, натягивает шубу – простую, неукрашенную, мехом наружу. Бедные парки у богов, значит.

Вирса выходит, и я за ней. Вирса к железным дверям подходит – и я за ней. Лучше всё, как они, делать. Когда ты в гостях, лучше всё, как хозяева, делать, так проще.

А ведь где-то есть и Вонг, идешь в лес, не забудь его имя, думаю я вдруг, и страх хватает за сердце. Хотя нет, это вряд ли, его нет уже в мире, Камса говорила.

И тут, вспомнив про Камсу, я вспоминаю про свое горе. Как же вернуться теперь домой? Что же мне делать? Хотя, раз я в мире богов, я могу попросить заступиться за меня!

Эта мысль так меня захватила, что я чуть не кидаюсь к Вирсе в ноги. Но она не смотрит на меня – она меня не видит. Нельзя просить того, кто тебя не видит. Не мой бог Вирса, значит. Нужно Матерь искать. Матерь заступается за всех страждущих. А как же ее найти?

Железные двери разъезжаются, Вирса входит – и я за ней. Вокруг гудит, дрожит, но мне уже не страшно – привыкла, наверное. Двери разъезжаются снова, Вирса выходит, а на ее место, чуть не сбив меня с ног, вваливаются дети. Несколько малышей, смеясь и балуясь, а вслед за ними высокая, красивая, чистая женщина входит.

И я, только взгляд на нее бросив, замираю, забывая дышать. Потому что я узнаю ее. Ее нельзя не узнать. Сердце человека, без матери выросшего, всегда ее узнает.

Дети весело возятся, женщина смеется и шутит с ними, от них пахнет ранней весной, и мне хорошо.

А потом она говорит:

– Вам наверх? Вы на кнопку уже нажали? Нам десятый.

И смотрит на меня без удивления, прямо. Увидела. И мне не кажется это странным. Я сразу всё понимаю. Всё как-то вмиг постигаю. И на меня обрушиваются слова. Слова, слова, слова. Их, богов, имена и названия.

Вот что бывает, когда встретишь своего бога, оказывается.

Лифт дергается, едет на десятый. Дети вываливаются в коридор, женщина с ними. И я. Она отпирает квартиру, входят все вместе, но не до конца – то выставят мокрые санки,