Воин-Врач V - Олег Дмитриев

«слова» и «абзацы». Которые, расшифрованные и переведённые энтузиастами и знатоками, историками и реставраторами, складывались в книгу памяти русского прошлого. «Мощный дед», — с интересом заметил князь. Образы, что выдавала моя память, в чёрных рамках говорящего ящика с греческим названием «смотрящий далеко», он воспринимал уже вполне спокойно, без того суеверного ужаса первых недель.

Разворачивая смягчившиеся от горячей воды «шифровки», осторожно и бережно, лучинками, мы снова только что головами не стукались друг о дружку. Краски в этом времени были натуральными, безопасными, экологически чистыми. Поэтому в воде растворялись, а от слишком активного движение палочек-лучин смазывались и осыпа́лись. Работали над ними сам Гнат и Янко-стрелок, как бесспорные мастера мелкой моторики.

Анализ источников, занявший прилично времени, за которое нас трижды покидал Третьяк, раздававший нужные распоряжения дворне, и четырежды — воевода, тоже явно что-то кому-то командовавший, показал следующее.

С трупов наёмных убийц, тех самых, с выжженными змейками на ступнях, сняли доспех и оружие германской выделки. Среди найденных золота и серебра было примерно поровну денариев, драхм и номисм-безантов. Серебряные гривны и марки света на маршрут змеиных прихвостней и точку их отправления тоже не проливали. Исходя из чеканки и номинала, убийц могли с одинаковой вероятностью снарядить и греки, и германцы, и франки, и ляхи. Расплачиваться такими в этом времени мог кто угодно, от норвежцев до арабов, особенно если принять во внимание стародавнюю привычку власть имущих валить всё друг на друга, путая следы и мутя воду. Наши «фальшболгары» в Швеции тоже не киевскими гривнами сорили. Нательное же барахло и обувь позволили определить, пусть и без всякой уверенности, десяток германцев и пяток франков. Или фризов. В опорки остальных мог быть обут кто угодно, от словен до лужичан.

Заметки на коже и бересте дали информации больше, и она не радовала. Кожаная депеша пострадала сильнее, почти все символы были утрачены. Оставшиеся сообщали название трёх деревенек по пути от Витебска к Полоцку, возле которых Двина была наименее широка. И клеймо, выжженное в нижнем левом углу, суда по направлению сохранившихся остатков текста. С какими-то латинскими буквами, расположенными в виде креста, вписанного в круг. Увидев их, кусок чьей-то шкуры патриарх схватил так, будто хотел оторвать её от носителя, которого уже не было, вместе с мясом. То, как вперился в кривые тёмные буковки, отец Иван, наводило на мысли. На тревожные.

— Знакомые строчки? — напряженно спросил коллегу Буривой.

— Не говори-ка, — с неожиданной скрытой яростью, сквозь зубы, выдавил святейший. — Гляди: DSMD и IVB. Вот уж не думал, что своими глазами хоть раз увижу эту пакость.

— А для неграмотных?— в хриплом голосе Ставра звенело нетерпение.

— Орден Бенедикта, основанный и названный в честь ревнителя веры христианской и святого пастыря, создан был полтысячи лет тому назад, или около того. Смиренный монах основал его на месте древнего святилища, где клали требы Дажьбогу, которого в тех местах Аполлоном прозывали.

При этих словах патриарх покосился на волхва едва ли не сконфуженно. На его властном и твёрдом лице подобные эмоции проскальзывали редко. Буривой же кивнул нетерпеливо, дескать: «ладно, проехали, не ты ж святое место порушил, дальше-то что?».

— Это — версия традиционная. Другие говорят, что имя святого Бенедикта себе обманно присвоили те, кто на самом деле разрушил древний храм и отравил самого́ монаха, — продолжал отец Иван, снова уставившись на непонятные буквы. Ставр при этом развёл плечи и выпятил грудь, будто говоря: «Ну вот, видали? А я о чём толковал?».

— Те же, другие, с которыми ни греки, ни латиняне не соглашаются, но и не спорят, уморив святого, продолжили дело его по насаждению христианской веры. Днём. Ночами же, по слухам, вовсе другим занимаясь. И печати у них были разные для дня и для ночи. На основных, правильных, какие на алтарях и вратах были выкованы, отлиты или нарисованы, значилось: NDSMD, Non Draco Sit Mihi Dux, «Да не будет змий мне князем» и SMQLIVB, Sunt Mala Quae Libas, Ipse Venena Bibas, «Зло есть то, что ты предлагаешь, выпей этот яд сам». Ночные же иными были, короче. Вот как здесь, на шкуре этой.

Все снова внимательно изучили многострадальный кусок кожи. И то, что букв и впрямь было меньше, отметили даже неграмотные.

— DSMD, «Да будет змей князем моим». И IVB, «Выпей этот яд сам». Никто не знает, из каких краёв пришли тогда в те земли послушники Нечистого, откуда взялись, каким Богам молились и как долго. Но многие говорили, что именно с тех холмов италийских и поползли по миру бесы лихозубые, ночные тати, убийцы, для каких ничего святого нет, как и обороны от них.

Патриарх вздохнул глубоко и прерывисто. Ещё раз глянул на кусок кожи и отодвинул его от себя с таким видом, будто плюнуть хотел.

— В монастыре, где я учился, записи были. Их не давали никому настоятель с камерарием, но я поглядел. Там было писано, что со времён Христа самого́ множество святых угодников, тех, что Слово Божие без лжи, крамолы и ереси несли, от яда змеиного смерть нашли. Апостола Матфия, что с Петром да Андреем поперву ходил, единственного отрава не взяла на чужих землях. Вернулся он на Святую. Там его тысячу лет назад свои же камнями и забили.

Неожиданный экскурс в историю позитива и миролюбия Ставке не прибавил. Отец Иван, почувствовав, наверное, что едва не отошёл от основной темы, резюмировал:

— По моим самым свежим сведениям, которым полгода, сразу говорю, нынче логово их из италийских и латинских земель перенесено в края кельтов, возле большого торгового порта, запамятовал название-то…

— Дувр? — почти хором гавкнули Рысь со Ставром, переглянувшись.

— Точно, там. Старшим у них в монастыре северянин, Стигандом зовут, муж зрелый, у Кнуда Датчанина в войске много повидал. Вот только с дневной печатью он ходит, с ночной, или с обеими сразу — то неведомо мне.

— А Кнуд Датский, это который по материнской линии из бодричей да полян? — уточнил задумчиво Буривой.

— Он, да, — подтвердил патриарх. И посмотрел на коллегу с заинтересованностью. Которую, впрочем, с ним никто не разделил. Потому что никому не было понятно, как «пришить» далёкую славянскую родню короля англов к архиепископу Кента, который непонятно ещё, причастен к этим упырским нападениям, или нет. Только у Всеслава блеснул где-то в глубине подсознания какой-то намёк, связанный неуловимо с давешними переговорами с северянами во Владимире-Волынском. Но был