Немезида ночного ангела - Брент Уикс

Я не поворачиваюсь, хотя едва сдерживаюсь из-за ее тона.

Сестра Аяйя стоит рядом со мной; я тем временем наливаю в чашку какой-то розовый сок. Слегка отвернувшись от нее, я начинаю ковырять в носу, показывая, что думаю.

– Я надеялся поговорить с вами, – отвечаю я. – Не знаю, что вы затеяли, но лорд Рефа'им знает, что вы все здесь. Он играется с вами.

– Почему ты решил, что наши замыслы хоть как-то касаются его? И по какой причине уверился, что ему хоть что-то о нас известно?

– Потому что он сам мне сказал.

Сестра неожиданно успокаивается. Она мне не верит.

– Наше совместное дело завершено, Кайлар Стерн. Уходи сейчас, пока мы не решили, что нам все-таки стоит потратить время и изловить тебя. На последнем голосовании мы едва не приняли такое решение.

– И что же склонило чашу весов в другую сторону? Друг Логана вам больше не нужен, с этим делом покончено, однако вы до сих пор напряжены, значит, цель у вас была не одна.

Она скрежещет зубами.

– Каждая минута разговора с тобой навлекает на меня все больше опасности. Не заставляй меня становиться твоим врагом. Не надо.

– Вы пришли за детьми? – спрашиваю я и осмеливаюсь взглянуть на нее, чтобы увидеть выражение лица. Аяйя удивленно моргает и сразу же понимает, что выдала ответ.

– За ребенком, – еле слышно признает она, а затем решает сказать больше: – Их разделили. След первого мы потеряли сразу же. За ним тебе и стоит отправиться, Кайлар, если учесть…

Она замолкает.

– Если учесть?.. – переспрашиваю я.

– Если учесть, что мы уже готовимся вытащить второго.

– «Вытащить», не «вызволить». Потому что для вас он – вещь. Ценная собственность. – Мое лицо пылает, внутри все спирает от гнева.

– Вызволить, – легко поправляет себя сестра, делая вид, что оговорилась, но ее улыбка выглядит натянутой.

Мне в голову приходит мысль, от которой перехватывает дыхание.

– Вы не собираетесь его возвращать.

– Конечно же собираемся, – говорит сестра Аяйя. Но ее слова звучат как-то неестественно. Она лжет. Часовня никогда ничего не отдает просто так. Они будут мягко стелить и неявно торговаться за возвращение ребенка.

– Что вы собираетесь потребовать? Каких-нибудь концессий? Это же их ребенок! – Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не закричать. – Вы хоть можете себе представить, что сделает Логан, если вы потребуете выкуп?..

Сестра Аяйя заливается краской.

– Мне больше нечего тебе сказать.

Я вдруг вижу в ее взгляде знакомую ненависть – такую обычно испытывают люди, которые, злясь из-за собственных ошибок, хотят сорвать эту злость на других.

Я отворачиваюсь и ухожу прочь, мысли всмятку от того, что я узнал: ребенок один, не двое… если учесть… не вернут… Слова вертятся, не желая остановиться. Сестра Аяйя могла соврать или ошибиться, но мне почему-то так не кажется.

Я все размышляю, гадаю, не поздно ли еще что-то предпринимать, когда из-за занавески выходит глашатай и становится у фонарей в полу, свет которых направлен на него. Все остальное освещение в зале приглушается. Разговоры стихают.

К моему горлу подкатывает ком.

Кто-то легонько касается моего плеча, я поворачиваю голову, а затем поднимаю ее.

– Что сейчас начнется – вы будете в восторге, – говорит лорд Рефа'им.

Я даже не заметил, как он подошел.

Насладиться улыбкой врага можно лишь в одном случае. Когда вы знаете что-то, о чем не знает он.

Сейчас не тот случай.

Лорд Рефа'им откуда-то знает, что будет дальше. Выходит, ему известно, попадет он на корабль или нет. Или думает, что известно. А я даже не представляю, что ему выгоднее – попасть на него или остаться.

– Вы раньше бывали на таком празднике? – шепотом спрашивает меня лорд Рефа'им.

– Нет. – Я подумываю, не пырнуть ли его ножом. Нас обыскивали и переобыскивали, проверяя на оружие, но ка'кари ничто не остановит.

Вокруг много императорских гвардейцев. Очень много. Даже я не выберусь отсюда живым. Ради того, чтобы убить Рефа'има, придется погибнуть. А если я погибну, то за победу над ним заплачу жизнью невинного, который меня любит.

Может быть, это справедливая цена, но я не хочу, чтобы другие расплачивались за мою ярость, мои ошибки, мою никчемность.

Глашатай заканчивает свое объявление – я его не слушал и не услышал ни слова, – после чего в Зале Посвященных становится темно. Не «чуть-чуть темнее», а подчеркнуто темно, как в облачную, безлунную ночь.

Благодаря магии, тьма моим глазам не помеха, но секунды тянутся, и вскоре по толпе проходит тревожная рябь. Здесь эти знатные господа находятся не только среди друзей, но и среди врагов. Их защищают гвардейцы императрицы, но, если эти гвардейцы и сами ни зги не видят, разве хоть кто-то в безопасности?

В конце концов, тьма неподвластна уму. Ее сила сверхъестественна. Тьма широким шагом минует разум и, говоря на неведомом ему языке, обращается напрямую к сердцу.

Слишком поздно я осознаю, что, в отличие от всех остальных, мог бы воспользоваться темнотой – если бы был внимательнее, если бы думал наперед. Я украдкой кошусь на лорда Рефа'има.

Он смотрит прямо на меня; его глаза, прежде бледно-голубые, пылают нечеловеческим, ядовито-зеленым огнем, зрачки вытянуты в горизонтальные щелочки. Затем щелочки поворачиваются, становятся вертикальными, из козлиных – кошачьими, и он улыбается. Я невольно отшатываюсь, и Рефа'им снисходительно качает головой, как будто ожидал, что я нападу в темноте, и разочарован тем, что я испугался.

Оттолкнув от себя страх, я, опозоренный, разозленный, собираюсь Заглянуть в него…

~– Не надо!~ одергивает меня ка'кари, но негромко, словно боится, что его услышат даже внутри моей головы.

Так что я не Заглядываю в Рефа'има.

Мои кулаки сжимаются, зубы стискиваются, ярость накаляется. Поле зрения сужается до его насмешливой рожи, до этих чужих глаз. «Напряженный – значит медлительный, зажатый – значит дурак», – звучит в моей голове голос Дарзо.

Но Дарзо сейчас далеко, очень далеко. А я собираюсь совершить ошибку. Точно собираюсь.

~– Тебе сейчас нельзя допускать ошибок, Кайлар. Только не с ним.~

На сцене неожиданно вспыхивает свет.

Не успев подумать, я делаю выпад…

И мое запястье оказывается в огромной лапище лорда Рефа'има.

– Давайте не будем портить момент, – шепчет он.

И отпускает меня.

Рефа'им настолько уверен в том, что я сделаю и чего не сделаю, что я чувствую себя ребенком, который закатывает предсказуемые истерики.

И он не ошибается.

Из-под потолка на сцену, без видимых тросов и опор, плавно опускается кокон из перьев. Вспышка молнии озаряет завороженных зрителей, тимпаны гремят, подражая раскатам грома. На коконе