Катали мы ваше солнце - Евгений Юрьевич Лукин

Егорка взгоготнул. Дядя Семён насупился.

– Тоже смотри не переборщи, – сурово заметил он. – А то был уже случай. Взялся один такой воспитывать. Да кого! Сергея Есенина! Ещё и в белой горячке…

– И что? – жадно спросил Егор.

– Ну, тот смотрел-смотрел, а потом как схватит трость – да по морде набалдашником! Зеркало, разумеется, вдребезги… Воспитатель! Такое место потерял!.. На бирже его с тех пор иначе как «Чёрный человек» и не звали…

– Почему чёрный?

– Потом объясню. У вас этого в лужах не проходили… Но ты, Вась, всё-таки подробнее давай, подробнее. Нас-то ведь твои дела тоже касаются…

Отражение Василия Полупалова покивало, сосредоточилось.

– В общем, из беседы их я так понял… – проговорило оно медленно и мрачно, – что запил мой Васёк сразу же, как только жену схоронил. Запил, зеркало грохнул…

– Ага… – соображая, пробормотал Леонид Витальевич. Пальцы рук его танцевали, словно ощупывали какой-то незримый предмет. – Ну вот уже кое-что прорисовывается… То-то я думаю: неужели у него раньше в квартире ни одного зеркала не было?

– Грохнул нечаянно или нарочно? – уточнил дядя Семён.

– Нарочно. Померещилось ему что-то по пьянке…

– А что?

– Не знаю. При ней он говорить не захотел.

– При ком?

– Н-ну, при старой знакомой этой! У кого он сегодня ночь провёл…

Отражения переглянулись, задумались.

– А вдруг… – замирающим голосом начал Егорка – и все обернулись к нему. Сглотнул, облизнул губы. – А вдруг он в зеркале жену увидел?

– Хм… Это в смысле – покойницу?

Василий и Арчеда озадаченно посмотрели на дядю Семёна.

Тот мыслил. Губами жевал.

– Всяко бывает… – нахмурившись, молвил он наконец. – Если, скажем, зеркало занавесить забыли или простыня с него как-нибудь случайно соскользнула… Словом, если покойник в нём хоть раз отразился… тогда – да…

– И что за это? – мигом вклинился Егор, которого, по обыкновению, интересовало не столько преступление, сколько наказание.

– Ничего. Занавешивать надо. А вот если и занавесили, и простыня не соскальзывала, а отражение покойника всё равно потом в зеркало влезло, то тут уже серьёзно. Тут – скандал… За такое вмиг квалификации лишат и из зазеркалья вышибут…

– Куда?

– На улицу! Куда ещё вышибают? И к бирже потом даже не приближайся – не пустят… Иди вон морды с вёдрами в колодце отражай!

Василий вдруг забеспокоился, закрутил головой.

– Бугра бы нашего кликнуть! – озабоченно предложил он. – Разговор-то – по делу. Всех касается…

Персоналии оглянулись на коробку павильона, где вовсю шла подготовка к появлению хозяина квартиры.

– Ну что за освещение? Что за освещение?.. – раздавался изнутри раздражённый голос распорядителя. – Почему всё такое блёклое? Оттенки – теплее. Ещё теплее! Он же не с пьянки, он от женщины возвращается! Может быть, даже от старой своей любви! На всём должен лежать особый свет…

– Нет, не стоит, – решил дядя Семён. – Попозже…

– А что такое?

– Да Лёня с ним опять повздорил… Вздёрнутый он сейчас. Лучше как-нибудь потом… Скажи, Вася, а не было намёка, что соколик твой сам жёнушку в гроб вогнал?

Тот оторопел, заморгал:

– В смысле – пришиб, что ли?

– Нет. Если бы пришиб, он бы сейчас отражался не здесь. Он бы сейчас отражался в местах не столь отдалённых… время от времени… Как у них вообще с супругой в последние годы жизнь складывалась?

– Да хреново!

– Точно или догадываешься?

– Н-ну… когда о ней речь зашла… о жене его бывшей… эта его за лацканы – хвать! Смотрит в глаза, зрачки у самой по семь копеек – и твердит как заведённая: «Запомни: ты ни в чём не виноват! Ты ни в чём не виноват!..» Значит, виноват в чём-то…

– Слушайте, господа! – с неожиданной бодростью в голосе произнёс Леонид Витальевич. – А ведь у нас, оказывается, не всё так скучно, как представлялось! Семейная драма, скелет в шкафу…

– Кстати… ночевали-то, надеюсь, не в разных койках? – кашлянув, спросил дядя Семён, чем сильно рассмешил Василия.

– Сень! Да у них полгода назад роман был! Васятка мой, оказывается, на развод подавал! Потом, правда, заявление забрал…

– То есть жена обо всём знала?

– Понятия не имею!

Помолчали. Тихий ангел пролетел. Или, как ещё говорят, – мент родился… Хотя, учитывая место действия, речь в данном случае могла идти лишь об отражении ангела. Или мента.

– Детей у них не было… – помыслил вслух дядя Семён. – Егорка – он от первого брака… Кстати, Вася, а как зовут эту старую любовь – у кого ты ночевал?

– Тома.

Все с интересом повернулись к Василию.

– А фамилия? Не Истрина, случайно?

– Спроси, что полегче! – огрызнулся тот. – Что ж они, по-твоему, в постели друг к другу по фамилии обращались?

– А у партнёрши ты, конечно, выяснить не мог! Потом уже, после того как отработали…

Василий крякнул и снова потупился:

– Да понимаешь… Не до того мне было. Стыдуха! Ни разу с таким треском не проваливался! Гастролёр… блин! Статист – и тот бы его лучше отвалял…

– Ну хорошо, а внешне эта Тома что из себя представляет? Рыженькая, худенькая?..

– Н-нет… Дама такая рослая, в теле, волосы – взбитые, цвета пакли… Но не рыжие…

– Бабник узкого профиля, – прокомментировал Арчеда. – Специализировался на одних Тамарах.

– Ребята, вы о чём?

Вопрос Василия остался без ответа.

– Полупалов, в павильон! – скомандовал негромкий голос распорядителя. – Ваш выход…

Отражение № 8

Дядя Семён и Леонид Витальевич Арчеда сидели у тронутого распадом стола вполоборота к павильону. Сумрачный дядя Семён крутил в пальцах отражение бубнового туза. Леонид Витальевич наблюдал за Егором, который, в свою очередь, наблюдал за тем, что творилось внутри серебристо-серого куба.

Подглядывать за происходящим в павильоне не возбраняется, просто надо уметь это делать. Егор умел. В данный момент он стоял у задней, или – как ещё принято говорить – зеркальной, стороны коробки, погрузив в неё физиономию по самые уши. Нам с вами заметить такого наблюдателя можно, лишь резко припав щекой к зеркалу и направив взгляд почти параллельно отражению стены, на которой оно висит. Но, во-первых, никому в реальном мире не придёт в голову совершить столь странный поступок, а во-вторых, стоит вам приблизиться к стеклу, как соглядатай тут же отпрянет.

Вот если бы он сунул свой любопытный нос в какую-либо из трёх прочих стен – тогда, конечно, другое дело. Однако за подобные штучки, как было сказано выше, наказывают строго.

– Колоду бы обновить… – молвил со вздохом дядя Семён.

– А?.. – отвлёкся Леонид Витальевич.

– Карты, говорю, уже прозрачные… Масть сквозь рубашку просвечивает…

И дядя Семён предъявил ему бубновый туз.

Действительно, масть просвечивала.

– Да, скоро конец картишкам, – с сожалением согласился Арчеда. – Я уже к обслуге