Бес лести предан - Элиот Лилит

Старик прочел что-то в его лице и глянул так, будто Алексей его ударил.

– Ты-то уж должен знать, как я отношусь к гершварцам.

Алексей пристыженно отвел взгляд, но император лишь фыркнул. Герман закатил глаза.

– Да жив ваш драгоценный Бонапарт. У меня ничего не вышло. Мы остались ночевать в пирамиде, не желая отходить далеко от найденной сокровищницы. Его телохранитель заснул на посту, так что к постели я подобрался без труда. Больше всего боялся, что он только притворяется спящим, и ему теперь вообще не нужен сон, но нет – спал. Я занес шпагу над его грудью и ударил.

– Промахнулись? – холодно осведомился император.

Герман осклабился.

– Нет. Моя шпага бьет без промаху. Я поразил его в самое сердце.

Алексей неверяще покачал головой.

– Но ведь вы сами говорили, если пронзить сердце гершварца, да еще освященной сталью, он умрет.

– Он и должен был умереть, – скривился Герман. – На это был весь расчет. Но я не просто так сказал – сомневаюсь, что он все еще человек. По крайней мере, не смертный. Его глаза распахнулись – черные, как ночь. Ртом и носом пошла кровь, тоже казавшаяся черной. Мгновение мы смотрели друг на друга. Потом я бросился бежать. Тут бы мне и конец – нагнал бы он меня без труда, но мне сказочно повезло. Я налегал на шпагу всем телом, так что она вошла глубоко, пробила и тело, и постель. Клинок застрял в трещине между двумя плитами, и Бонапарт оказался насажен, как бабочка на булавку. Прежде чем успел высвободиться, я скрылся за поворотом, а там уже стало проще. За время исследований я изучил лабиринт коридоров лучше, чем кто бы то ни было, и смог уйти от погони. А оказавшись снаружи, сиганул в разлом. Был там один открытый – Бонапарт черпал из него силы, когда случались ночные столкновения. На Изнанке я ориентироваться умею, не раз удирал таким способом. Думаю, возжелай он, все равно бы меня выследил, да не мог надолго оставить армию. Ну а меня ждало одно из самых изнурительных путешествий в моей жизни. Выйти через тот же разлом я не мог, так что пришлось идти по Изнанке. Долго. Без воды человек может жить три дня, но на Изнанке время и пространство играют с людьми странные шутки. Не знаю, сколько шел и как не умер, но в конце концов удача мне улыбнулась – набрел на другую трещину, и вот, все еще с вами.

Алексей не мог поверить, что простой человек столько времени продержался на Изнанке в одиночку, а потом еще и выбрался из враждебной страны, но императора интересовало другое:

– И зачем же ты приехал?

Герман кивнул на Алексея.

– Хотел предупредить о Бонапарте. В первую очередь его, – он прищурился. – Ты уже должен был понять, что связь работает в обе стороны. Теперь, когда могущество Бонапарта так возросло, снова тянуться к нему было бы опрометчиво. Не знаю, может ли один гершварц убить другого на таком расстоянии, но…

– Поздно, – устало буркнул Алексей. – Уже испытал на собственной шкуре.

Император, всматривающийся в ночь за окном, вскинулся:

– Что ты говоришь? Что все-таки с тобой приключилось?

По спине снова поползли мурашки. Его величество так возмутился тому, что Алексей ничего не сказал про свои сны… Что же будет, если узнает, как многое он знал, но скрывал про пожар в театре и бумагу из шкатулки мадам Шевалье? И ладно бы это касалось его одного, но ведь он обещал Александру…

Рот наполнился кислой слюной. Алексей ненавидел ложь, да и полуправда ничем не лучше. А уж его величество точно не заслужил ничего, кроме правды. Но…

«Я знаю, – встала перед глазами бледная улыбка Александра. – Я никогда в тебе не сомневался».

Проклятые тайны. Проклятые раздирающие на части обязательства. Ну почему все не может быть просто и правильно?

– Когда я танцевал с мадам Шевалье на том балу, – хриплые слова отчаянно цеплялись за стенки горла, не желая лезть наружу. – Я почувствовал у нее на руке тьму. Где был отпечаток ладони, помните? И узнал то, что Герман называет «звучанием» генерала Бонапарта. Я потянулся через эту тьму и будто оказался в двух местах одновременно: в бальном зале и на его военном совете.

– Военном совете? – встрепенулся Герман. – Ты подслушал его военный совет?

– Кое-что. Он говорил, что Директория вот-вот потеряет все, что он завоевал, и что ему нужно вернуться во Францию. Велел нескольким генералам возвращаться следом за ним, но сам, кажется, собрался двигаться в одиночку. Его беспокоил наш союз с другими державами. Потом он заметил меня и… – Алексей сглотнул. – Не знаю, что произошло. Он как будто пытался меня задушить, и, пока мы боролись, мне показалось, я узнал в нем ту же Тень, что мы с цесаревичем видели на Изнанке.

– Вечно ты лезешь на рожон… – проворчал Герман. – Чудо, что жив остался. А об этом вы что скажете, ваше величество?

– Скажу, что едва ли можно обвинять человека за то, что тот пытался избавиться от шпиона, – сухо возразил император. – А если он еще и спас жизнь моему сыну тогда на Изнанке… Так, говоришь, он был связан с мадам Шеалье?

– Да. Я думаю, она была его шпионкой.

– Вполне возможно. Если мы ее найдем… Хотя не думаю, что она еще в Петербурге. Мы весь город перевернули, пытаясь ее найти.

– И Кутайсов ничего не знает?

– Граф Пален лично осматривал его дом. Непохоже, что…

Снова грохнули распахнувшиеся двери. Все трое обернулись. На пороге стоял Константин в черно-белом мундире: красный, растрепанный, задыхающийся.

– Ваше величество! – выдохнул он, бешено вращая глазами. – Скорее! Разломы! Вы должны это увидеть!

Глава 67. Военный совет

Алексей скорее соскользнул, чем соскочил с лошади. В седле он держался кое-как, а на ногах – еще хуже.

Чернильную ночь разгоняли оранжевые всполохи факелов. Встревоженно перекрикивались бесогоны. Вместо того, чтобы стоять неподвижным караулом, они медленно отступали к центру города. Все были так взбудоражены, что появление императора осталось почти незамеченным. Только одна голова немедленно повернулась к ним. Алексей был бы рад потешиться надеждой, что лицо Нелидовой озарилось при виде него, живого и не совсем уж нездорового, но подскочила она, разумеется, к своему обожаемому Павлу Петровичу.

– Вы можете что-нибудь сделать? – впервые Алексей слышал в ее голосе это лихорадочное отчаяние. – Хоть что-нибудь?

Император, сведя брови, наблюдал, как ползет по воздуху воспаленная алая трещина. Прежде разлом раскрывался так медленно, что определить, сдвинулись ли его концы, можно было только проводя