Воин-Врач VII - Олег Дмитриев

погонять будем сами. Сообрази завтра сбор здесь. Чтоб Ставр с отцами был непременно. С ними пусть Абрам с Моисеем придут. Не сразу, обождут чуть, позовём в свой черёд, но чтоб были тоже. И Звона с Шилом. В городе они?

— Шило от Ильменя возвращается, завтрева поутру должен быть как раз. Звон тут, хромает себе помаленьку.

— А чего Шило в Новгороде позабыл? — удивился Всеслав.

— Так там давеча, как ты говоришь, активы бесхозными оказались. Много. Хозяева-то их птичками возомнили себя: сперва каркать взялись гадости на тебя да Полоцк. А потом летать учились, за ногу привязанные не стене, — хмыкнул Гнат.

— Выучились? — уточнил с недоброй улыбкой великий князь.

— Да где там! И людишки-то, правду сказать, дерьмовые были, а птицы из них и вовсе не вышли, — отмахнулся воевода.

— Новгород теперь, если Звонову долю за нашу принять, наполовину Полоцкий, поди?

— На три четверти. Это если без злодейской доли. С ней — на семь осьмушек, — Рысь улыбнулся, как сытый кот. Огромный и смертельно опасный.

— Не иначе, Глеб пошарил там?

— Они с Третьяком да с парой знатных новгородцев товарищами стали, сложились. С нас — заказы и пути, да твоя добрая воля. С них — лодьи, люди, склады, товары и ещё чего-то там, у Глеба грамотка с перечислением не в его ли собственный рост вышла. До последней телеги всё сосчитали.

— Свой глазок — смотро́к, — ухмыльнулся и Всеслав, не скрывая гордости за коммерческие успехи второго сына. И за то, что в общий план семейный они вписывались идеально. А в отдельных местах и сам план тот вокруг них строился.

— А то. Зрячий сынок вырос, на радость батьке. И прищур у вас одинаковый, волчий, — подтвердил Рысь.

— Про Звона ты сказал, хромает, мол. Надо будет ещё раз дар Святовитов спробовать. Рана хоть и старая, а, глядишь, сладим ему свою ногу заместо деревянной-то, как у Шила. Передай тихонько, дескать, личный разговор будет с ним. И про Заслава между делом расскажи.

— Сделаю, Слав. Ты сказал: ещё раз. Кого ещё смотреть станешь? — от Гната пробовать утаить хоть что-нибудь давным-давно было дурацкой затеей.

— Да есть мыслишка одна… Чем обернётся только, ума не приложу, — задумался опять Всеслав.

— А ты не держи в себе-то. Ты на волю ты задумку выпусти, глядишь, в две-то головы ловчее ума приложим. В три, точнее, — со значением предложил друг.

— Домна как тебе? — огорошил его вдруг неожиданным вопросом Чародей.

— Однако, и мыслишки у тебя, княже, — опешил Гнатка, вытаращившись на него. — Ты если какое баловство затеял, так я тебе в том не помощник, так и знай! Никак с Дарёной поругался? Так давай я помирю! А я-то, дурень, думал, что после седины в бороду тебе ни один бес больше в ребро не сунется, занято там!

— Да уймись ты, мирильщик, — отмахнулся Всеслав, успокаивая всё расходившегося друга. — По делу отвечай!

— Буривоева правнучка баба справная, ладная да складная. Цену себе знает, блюдёт честь, что свою, что княжью. Начни она подолом махать — сраму на весь терем нанесло бы. А так многие её в дом хозяйкой позвали бы за радость. Кабы… — смутился вдруг воевода.

— Кабы? — поторопил его князь.

— Так пустоцвет же она, — тихо, с заметной грустью, как об увечьи близкого друга, проговорил Гнат. — После того, как дитё скинула в тот раз, так яловой и ходит. Были пару раз мужики у неё, да не шушера какая, родовитые. Но до свадьбы не дошло дело, одним сеновалом и закончилось.

Всеслав удивлённо поднял бровь, давая понять, что степенью осведомлённости друга восхищён. Гнат только пожал плечами, дескать: а что ты хотел? Работа такая.

— Вот её-то и буду смотреть вперёд Звона. Глядишь, выйдет помочь бабе. Не хочу гадать до срока, глянуть надо сперва. Но может и выйти, — объяснил Всеслав.

— Если выйдет — ты не одного хорошего человека счастливым сделаешь, — чуть помолчав, проговорил Гнат. Тихо. Весомо.

— Ясное дело, что не она одна радоваться станет, если получится. Буривой, думаю, тоже доволен будет, — согласился князь.

— Не только Буривой, — воевода продолжал ещё тише и еще медленнее. Будто одной мыслью лишней боялся спугнуть со сбывшееся ещё чудо. И очень волновался.

— Ты, что ли? — удивился Всеслав. Зная друга и его увлечения светленькими, он в последнюю очередь ожидал такого признания в отношении зав столовой. Нет, она, конечно, ладная-складная, но чтоб прям вот настолько?

— Ждан, — буркнул Рысь, блеснув глазами. И явно нехотя, будто чужую тайну под пыткой выдавал. Хотя, зная его, можно было бы уверенно утверждать: пыток, под которыми он выдал бы тайну, не существовало.

— Наш Ждан? — ахнул Чародей.

Старшину копейщиков, молчаливого громадного мужика, умевшего при необходимости лаяться так, что портовые грузчики, лямщики-бурлаки и лихие разбойники замолкали в робком смущении, запоминая слова, заподозрить в увлечении Домной можно было бы в предпоследнюю очередь. В последнюю — самого́ Всеслава.

— Нет, чужой какой-то! Я тут только и думаю, как про какого-нибудь Ждана словечко ввернуть при случае! — вспылил Гнат. Будто злясь на себя за то, что выдал-таки чужой секрет.

— Эва как, — князь даже в затылке почесал. — И давно у них?

— С нова́, почитай. С той самой бани пресловутой, когда ты грудь себе заштопал, как рубаху, — буркнул Рысь. — Вы тогда ушли, она провожать тебя отправилась, место указывать. А он и говорит мне: «Ежели княже не прибьёт её нынче — моей будет!». Я аж икнул, помню. Говорили они в тот вечер, да и потом не раз. Думаю, сладилось бы у них. А так и ей мУка сплошная, и ему радости никакой. Хотя, я и напутать могу. Я по бабам ходо́к больше, чем знаток, — самокритика в устах его была ещё более удивительной, чем вся история в целом.

— Спасибо, что не утаил, друже. Клянусь, от меня Жданову тайну никто не узнает. А вот за то, как бы вышло всё так, чтоб удалось Врачу задуманное, я теперь и сам переживать стану, — сказал Всеслав. Давая понять каждому из участников дискуссии то, что им следовало знать. Гнату — что признание его оценил. Мне — что изначально моя задумка помочь бедной бабе трогала его значительно меньше, чем теперь. И, в принципе, его можно было понять. Одно дело — раде́ть за какую-то обычную буфетчицу, пусть и ладную-складную. И совсем другое — за невесту друга.

Я до самого вечера был как на иголках. Не в смысле акупунктуры и прочих восточных премудростей, которые, как давали понять записи покойницы-Мирославы, изученные мной почти полностью, а от того, что до моей работы дела