Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

Сначала нигде не возникало вооруженного повстанческого движения. Из этого обстоятельства мы хорошо понимаем, насколько полным оказался крах патриотических государств периода Мировой войны. У них не стало ни национальных газет, ни дипломатов, ни министерств иностранных дел. Для первых кончилась бумага, для вторых – жалование. Отсутствие информационных и выборных органов заставило национализм замолчать. Тем не менее, местная самопровозглашенная власть продолжала сопротивляться, не желая исполнять предъявляемые требования. Рев моторов Воздушной полиции охлаждал горячие головы, и неповиновение не переходило из пассивной формы в активную, но рано или поздно с этим нужно было что-то делать.

Разумеется, все прекрасно понимали, что фаза молчаливого согласия представляет собой временное явление. Элементов антагонизма было хоть отбавляй. На роль итальянского правительства претендовал фашистский гарнизон в Риме. Фашисты первыми бросили вызов новому мировому порядку. Несколько фашистских летчиков по разным причинам не получили лицензию Транспортного Контроля, поэтому отряд чернорубашечников захватил новый авиационный завод под Турином, а также – аэродром и склад запчастей в Остии. Крылатый диск заменили фашистской символикой. Из уст в уста передавался призыв снова организовать Лигу Наций и возродить пожелание президента Вильсона о «самоопределении народов». Короля отыскали в Пьемонте, где тот безобидно копался в огороде. Открыли и обжили давно заброшенный Квиринальский дворец.

К подобного рода провокациям Воздушная полиция оказалась готова. Ее оснастили газовыми бомбами нового типа. Газ под названием «пацификин» лишал жертву сознания на сутки с небольшим. Утверждалось, что вредных отдаленных последствий он не вызывает, и воздушные полицейские с энтузиазмом принялись «лечить» таможню в Вентимилье, а также спорные аэродром и завод.

В Остии полицейские самолеты столкнулись с определенными сложностями.

На аэродроме шла внеочередная церемония. Туда только что привезли три новых самолета с завода в Турине, и они благословлялись папой (папа Альбан III).

Все еще трепыхавшаяся Католическая церковь по-прежнему благословляла все что угодно: магазины, корабли, мосты, автомобили, флаги, пушки, линкоры, новые здания и тому подобное. Это была церемония, которая рекламировала саму Церковь, доставляла удовольствие верующим и не наносила заметного вреда благословляемым предметам. Этот конкретный случай являлся чем-то вроде демонстрации против Мирового совета. Присутствовали папа, король и правящий дуче. Звуковой фильм запечатлел действо за несколько минут до прибытия Воздушной полиции. Все очень напоминало довоенные времена. Пели хористы в рясах и прелестных кружевных воротничках, прислужники вовсю размахивали кадилами, а преподобный святой отец восседал на троне под балдахином, на большом задрапированном малиновом помосте. Собралось не менее трех тысяч чернорубашечников.

Действия назначенного советом командующего Луиджи Роселли оказались поспешными.

Последующее расследование ясно показало, что он проявил антиклерикальную предвзятость. Его выбрали для выполнения этой задачи, потому что он был итальянцем. Считалось, что благодаря этой причине латентные националистические чувства не вспыхнут (интересно отметить, что фашистским комендантом являлся старший сводный брат командующего, Марко Роселли). Общие инструкции заключались в том, что следовало захватить аэродром и самолеты, по возможности, без применения насилия. Пацификин можно было использовать только в случае вооруженного сопротивления. Но вид ряс, балдахина, украшений и мантий, звуки торжественного пения и общая церковная атмосфера оказались слишком велики для предубеждений молодого человека. Эскадрилья строем кружила над аэродромом. Между тем, церемония не прерывалась, несмотря на рев моторов. Казалось невероятным, что кто-то осмелится применить газ против папы.

«Сбросить!» – прокричал Луиджи Роселли, плохо сознавая, что превышает полномочия.

Газовые бомбы посыпались на площадь.

«На мгновение, – написал авиатор в известном письме, – пение стало громче. Они проявили мужество, эти священники. Попадали на колени. Странно было видеть, как газ растекается среди них. Это было похоже на умирающую цветочную клумбу. Старичок на троне даже не дернулся. Только сцепил руки и медленно склонил голову. Трудно сказать, когда именно он окочурился. Фашисты вели себя по-другому. Бегали, жестикулировали, кричали. Наш подарок их успокоил.

Они думали, что их убивают. Никто ничего не знал об этом газе. Нам самим рассказали только накануне.

У меня в самолете отсутствовали противогазы, поэтому я не высаживался и в захвате самолетов не участвовал.

Последний раз, когда я видел этот аэродром, он был похож на местами потертый турецкий ковер. Прекрасный сад во сне. Надеюсь, никто этих бедолаг не ограбил, пока те пребывали в отключке. Наверняка, Роселли передал Риму надлежащие инструкции на сей счет».

К сожалению, налет не оказался бескровным, как предположил этот молодой человек. Одна из бомб угодила прямо в голову юному послушнику Одету Буанаротти, и он погиб на месте. Впоследствии его канонизировали. Он стал последним мучеником за веру, внесенным в латинское жизнеописание святых.

(На этом месте записи доктора Рейвена внезапно обрываются.)

Часть четвертая

Воинство Современного государства

Глава 1

Пробел в тексте

До сих пор я переписывал, с очень небольшими исправлениями и без каких-либо изменений, текст Книги сновидений доктора Рейвена в том виде, в каком он его оставил. В этот самый момент история обрывается. Летопись следующих семидесяти или восьмидесяти лет представлена ворохом плохо сочетающихся друг с другом заметок, да к тому же еще и выполненных почти неразборчивым почерком. Затем следует заключительная глава, полностью переписанная заново.

Я не могу с уверенностью сказать, почему доктор Рейвен оставил эту очень важную часть своей истории неясной и запутанной и сразу перешел к последней. Но у меня имеются кое-какие соображение относительно того, что могло произойти в его мозгу. Вероятно, там возник порыв осознать дело мировой революции. И, наверное, так было легче и более привлекательно – сначала описать более поздние события. С промежуточными дело явно обстояло куда сложнее. Это приходило, если мне позволено использовать выражение «пришло ему в голову», с трудом и вопреки сопротивлению. Его общие идеи подготавливались для новых войн, послевоенного распада и мирового господства, основанного на воздушной мощи, а также для заключительной фазы неуклонно прогрессирующего Мирового государства. Но Ворон, предвещавший будущее, оказался не готов к глубокой и сложной духовной борьбе трех четвертей века, которая положила начало новому мировому порядку. Охватить это оказалось не под силу.

Было ли это на самом деле даром ясновидения, предсказания о реальном учебнике истории будущего? Или речь должна идти об извержении подсознания? Во всяком случае, достаточно очевидно, что эта часть повествования вошла в противоречие с его духом. Одним из сильнейших аргументов в пользу того, что этот План будущего разработан рассудком доктора Рейвена, представляется тот факт, что в нескольких отрывках, где он, кажется, спорит сам с собой, спокойная неторопливая уверенность в более ранних и более поздних повествованиях не поддерживается в средних частях.

Не думаю, что произошла простая случайность, которая вытащила доктора именно в тот момент, когда он добрался до отравления римского папы газом и мученической смерти Одета Остийского. Полагаю, это происшествие показалось Рейвену кардинальным, ознаменовавшим чрезвычайно важный поворот в истории человечества. Это было то, что должно было произойти, и это было то, на чем не должен был зацикливаться разум. Это положило конец практическому перемирию, которое длилось почти три столетия в вопросе нравственного воспитания, организации мотивов и того, что понималось как религия. В новом религиозном конфликте произошло первое, хоть и непреднамеренное, но все-таки убийство. Новому правительству предстояло управлять не только планетой, но и человеческой волей. Одно неизбежно означало другое. Пришедшее осознание немало удивило. Доктор Рейвен понял, что так и должно быть.

Почти годом ранее в Басре было провозглашено Единое Мировое государство. Утверждалось со всей прямотой, что новый мировой порядок должен настаивать на своем собственном специфическом образовании и что он не может терпеть никаких иных форм обучения, кроме той, которую предлагает. Но произнести вслух что-либо подобное, означало бы не осознать смысла. Об этом говорилось и ранее, и оно неявно откладывалось в людских умах, подобно смутно знакомой мелодии. Новое правительство не осознавало полноты своих собственных намерений до тех пор,