Бес лести предан - Элиот Лилит

рухнувшему в траву принцу, но сам он уже ничего не видел – хлынувший из королевской ладони яростный свет поглотил все его существо, выжигая тьму до последней капли. Его охватил рычащий пожар, проник под кожу, оплавил кости. Последнее, что он услышал, прежде чем разум растворился в ослепительной белизне, – грубый голос Фридриха Вильгельма Первого:

– Им вышибают мозги.

Когда Алексей распахнул глаза, то решил, что кошмар продолжается – так не привык просыпаться засветло. За окном белел пасмурный день. С площади неслись оживленные голоса, топот копыт и бряцанье шпор. Возле его кровати сидел Герман и жевал мундштук незажженной трубки.

Алексей потер слипающиеся веки, не веря увиденному. Хриплым со сна голоса выцарапал:

– Вы еще не уехали?

Герман не ответил. Алексей снова потер глаза.

– Герман?

– Что?

– Я вижу сны про Ганса фон Катте.

– Знаю.

– Почему?

– Потому что ты гершварц. Это – твое наследие.

– Не понимаю. Другие Темные мне не снятся.

– С другими не знался я.

– А вы здесь при чем? Ведь вы же простой… – он осекся.

А был ли Герман простым человеком? Седой и оплывший генерал Мелиссино выглядел как раз на свои семьдесят с лишним, но этот сухой, поджарый, как гончая, старик уверял, что почти век живет на земле, однако в нем не было и намека на дряхлую слабость. Когда Алексей прощупывал мир своей внутренней тьмой, он или видел людей снопами небесного огня – если они принадлежали к царскому дому, – или не видел вовсе. Было только два исключения: Мария Федоровна и Герман. Оба были пустыми, но что-то оставило на их оболочках след. Нелидова говорила, что царскому огню можно дать потухнуть, что именно так поступила императрица. Что если…

Поразившая Алексея догадка была столь безумной, что он почти сразу от нее отказался. Фридриха Великого описывали сухим стариком с золотым сердцем, неизменно облаченного в заношенный обсыпанный табаком прусский мундир и разбиравшегося в музыке не хуже приличного композитора. Но его лицо было слишком хорошо известно, чтобы он мог отойти от дел и путешествовать по Европе неузнанным. Да и хронология не срасталась…

Но великий прусский король умер бездетным, трон унаследовал племянник. Значит, были и братья…

Нет, все еще безумно. Но Алексей выдавил:

– Вы никогда не называли свою фамилию.

– У меня нет фамилии. Я отказался от нее в тот день, когда стал тем, кем стал, – Герман стряхнул с лацкана мундира табачные соринки и встал. – Чего это ты разлеживаешься? В Гатчине себе такого не позволял, а тут – такое побоище на носу.

Верно. Алексей рывком сел.

– Вам тоже следует поспешить. Заставы, наверное, уже закрыты, его величество должен подписать вам особое разрешение.

Герман фыркнул.

– Не устаю поражаться – одно ты схватываешь на лету, а другое не понимаешь, пока не разжуют и в рот не положат. Я никуда не еду, мальчик. Вспомнил, что не обучил тебя паре важных трюков – наверстаем, если переживем этот ад.

Никто в здравом уме не назвал бы Алексея сентиментальным, но тут у него так стиснуло грудь, что он не сразу смог сделать следующий вдох.

Остаток короткого зимнего дня Алексей носился по императорским поручениям, пытаясь оказаться в десяти местах одновременно. Толь следовал за ним молчаливой тенью и впервые на памяти Алексея не сказал ни слова поперек.

Как и ожидалось, в первый день прибыли лишь подкрепления из окрестностей. Несколько десятков гатчинцев остались охранять императрицу, но гарнизоны Павловска и Царского Села выскребли подчистую – каждый человек был на счету. Однако и с новыми силами построения выходили до того неукомплектованными, что грозили развалиться еще на бумаге. Вся надежда была на завтрашний день.

Император неотлучно находился на площади, принимая подходящие отряды, но когда рвущееся сквозь тучи солнце побагровело и настало время выстраиваться вдоль разлома, отъехал вместе с Алексеем, чтобы взглянуть на наведенный через Неву мост. Сделан тот был добротно, пусть и в сжатые сроки. В спокойной обстановке любой из великих князей без труда прошел бы по нему, сводя края трещины воедино, но как все пройдет в пылу битвы, Алексей не знал. Императора мучили те же сомнения.

– Сегодня уже поздно что-то менять, – заметил он, хмуро разглядывая деревянные сегменты моста. – Но на завтрашнюю ночь я хочу поменять великих князей местами. Пусть Константин идет с Васильевского.

Обычно Алексей не спорил, но тут не сдержался:

– Но ведь цесаревич лучше владеет царским огнем. Поэтому ему и поручили переход через реку.

– Ты видел его вчера. Я не уверен, что он справится и с легкой половиной, – император скривился. – Я надеялся, что служба здесь и в Гатчине исправит вред, нанесенный воспитанием моей матери, но, похоже, ничего не поделаешь. Он так и остался бабушкиным баловнем. Слишком много ответственности, слишком большая угроза, и он сыплется. Константин – грубиян и дебошир, но хотя бы не трус. Если бы его с самого начала приучили к дисциплине… Но она и этого не смогла. Вот увидишь, Николай и Михаил вырастут другими.

Алексею слишком часто приходилось разгребать последствия излишней самонадеянности Александра, чтобы согласиться со словом «трус». Бросаться навстречу опасности тот никогда не боялся. Неужели и правда дело в размахе? Или есть что-то еще? Александр часто чувствовал то, что ускользало от внимания других. В их положении ничего хорошего это не сулило.

Мрачные мысли захватили Алексея с головой, и он не сразу услышал шаркающие по скрипучему снегу шаги. Вскинул голову. Охраны с ними не было – они стояли у самого дворца, и Алексей один мог защитить императора от любой угрозы. Но угрозой и не пахло – к ним ковыляла согбенная старуха. Это еще кто? Всех зевак, привлеченных шумихой на главной площади, гвардейцы разгоняли суровыми окриками, но таких было немного. Город не превратился во встревоженный улей, наоборот – впал в тягучую меланхолию. День выдался морозный, и горожане забились по домам. Большинство, наверное, и о закрытых заставах еще не знало.

Старуха замерла на почтительном расстоянии и обратила морщинистое лицо к императору. Мутный блеск ее глаз едва пробивался сквозь нависшие мешками веки.

– Батюшка-государь-император, – проскрипела она. – Мне сегодня снилось, что я вас здесь найду.

Государь напротив своего дворца – и правда, как такое вообразишь без пророческих снов?

Но император улыбнулся:

– Зачем вам понадобилась меня искать, добрая женщина?

В Гатчине он поименно знал всех своих солдат. В Петербурге жителей было слишком много, но если кому-то из простого народа удавалось пробиться, император никогда не отказывался их выслушать. Взойдя на престол, он даже велел установить у стены