Never Fade Away - Барышников

впиться в рот Ви, проникнуть гибко языком до самого неба, ощутить вкус, но он знал, как довести пацана до острого края — когда мучительно замереть, когда сорваться, когда поддразнить, а когда действовать грубо и резко. Помимо собственной охуевшей опытности — восхитительное следствие слияния их разумов и постоянного обмена эмоциями напрямую. Блять, да они до настоящего сумасшествия друг друга доводили!

Чутко поймав очередную волну трепета, Джонни наконец-то склонился, накрывая рот Ви своим, целуя жадно и уже торопливо, возможно глубоко. Ухватил хромированной ладонью пацана за затылок, ероша пальцами короткий ежик волос, — точно знал, как его пробирает от этой немудреной ласки. Ви под ним снова ощутимо тряхнуло, он застонал Сильверхенду в рот, выгибаясь требовательно, жарко — и в глазах потемнело от накатившего привычного ненасытного желания.

— Скажи, — полушепотом, хрипло и коротко потребовал Джонни, довольно усмехаясь, рассматривая из-под полуприкрытых век черты родного лица — нахмуренные брови, подрагивающие приоткрытые яркие губы. Ритмично отирался вновь и вновь, чувствуя, как горячая влага почти сразу затвердевшего члена Ви пачкает его живот.

— Хочу тебя, — охуительный голос — сиплый, срывающийся от возбуждения, свободный, согласный на все и совершенно бесстыдный. Такой, что от одного его звука у Джонни вставал еще крепче. — Трахни меня, Джонни, блять, да давай уже!

Ухмыльнувшись лихорадочной поспешности Ви, Джонни, напротив, вошел в него дразняще медленно, скупыми неторопливыми толчками, чувствуя, как пацан рвался навстречу каждому движению, ерзал под ним, жадно хотел, чтобы он заполнил его быстрее, дышал неровно и тяжело, царапал пальцами его спину. И Джонни, сам пьянея от желания, все-таки сорвался в ответ. Прикусил нижнюю губу Ви, отвлекая внимание на боль, а когда тот рыкнул возмущенно и бессвязно, — двинул резко бедрами, вбиваясь одним движением почти до конца.

— Джонни!.. — пацана под ним подбросило, он надрывно и изнемогающе заскулил, — от одного этого эротичного звука Джонни чуть не вынесло, — задохнулся, утыкаясь лицом в его шею, вылизывая языком, впиваясь зубами…

Такой нужный, близкий, желанный, горячий, дрожащий… Необходимый, блять…

И Джонни выгибается, содрогается и кончает, стискивая пальцами влажную кожу…

И Джонни выгибается, содрогается и кончает, стискивая пальцами влажную ткань.

Кончает так ярко и бурно, мучительно, что аж мышцы, блять, сводит. Сжимает зубы, стонет глухо, все еще чувствуя и вкус, и запах, и прикосновения, и жар Ви. Чувствуя его живым! Здесь, рядом с собой!

Тонет в посторгазменной оглушительной пустоте и совершенно зверином отчаянии.

Утыкается лицом в подушку и рычит сквозь зубы, ощущая под собой мокрую простынь. А потом внезапно срывается в лающий смех, переворачивается на спину, пачкаясь в собственной сперме, и хохочет от души, запрокинув голову, пялясь невидяще в блядский вентилятор, как полный ебанат.

Это же надо — обкончался во сне, как жалкий подросток! Возвращение, блять, в невинность! Это даже не степенный, суровый, мужской привычный утренний стояк, когда можно со вкусом подрочить…

Хотя, нет, ну его нахуй. Дрочить в его ситуации — еще хуже. Там голову Джонни начинает клинить всерьез, потому что он опасно путается в том, кто дрочит, на кого и кому. Он Ви? Ви ему? Он сам себе? Сраная, ничтожная, ублюдочная, сумасшедшая ебанина…

Уж лучше сны. Там их хотя бы двое.

У него крупные проблемы с личной идентификацией. Иногда, скажем так, ему кажется, что он всерьез болен. Ебанулся на отличненько. Пиздец.

Не глядя, Джонни тянется и пытается нашарить на прикроватной тумбочке сигареты — натыкается на стакан, вляпывается в лужу разлитого виски. Что-то валится на пол. Сигареты не нащупываются. Приходится с усилием отвести взгляд от гудящей вертушки на потолке и скосить глаза, хотя похмельная башка грозит от этого фокуса треснуть точнехонько по швам черепа, красочно расплескав мозги по подушке.

Намокшая в бухле пачка обнаруживается чуть дальше, за скалящимся фиолетовым черепом черным ингалятором. Медленно вытянув чудом оставшуюся сухой верхнюю сигарету, Джонни щелкает зажигалкой и прикуривает, тупо пялясь на неоновый яркий рисунок.

Мысли ворочаются со скрипом, память о событиях вчерашнего вечера возвращается отрывками, неспешно, неохотно…

Он пил.

Нет, пиздишь, мудила, не пил, — в какой-то момент его накрыло настолько тяжело, раскатало невозможно зудящими воспоминаниями, обняло удушающе россыпью красных пикселей, что он уже заливался как мог, не чувствуя ни вкуса, ни градуса. Так, чтобы только забыть. Убиться в хламину — чтобы ни проблеска сознания, чтоб ползать, не в силах даже мычать.

Потом были новости, что-то там про Арасаку и Милитех… И он разъебал голопроектор битой. Точно. Порезал босую ступню и долго выковыривал мелкий сучий пластиковый осколок, радостно и удовлетворенно заливаясь кровищей и скалясь как ебанат, очень красочно, прям на загляденье, проклиная попутно корпы, проекторы, журналистов, самоотверженных тупых наемников и сраную жизнь. Кажется, где-то даже удачно срифмовал и отметил себе запомнить, но куда уж там…

Полез в аптечку, которую прихватил из старенького Арчера Ви вместе со всем остальным барахлом пацана, в поисках клея для ран. У этого предусмотрительного параноика по всем тачкам был распихан необходимый наемничий минимум: шмотки, арсенал, боезапас, химия, мелкая аппаратура. И сколько бы Джонни ни подъебывал Ви, стоило признать, что это было, блять, умно. Вот и ему перепало причаститься от простецкой житейской мудрости пацана — сидящему в четырех блядских стенах без шанса и нос высунуть наружу, так как вся арасачья опездольская рать день и ночь перепахивает Найт-Сити в поисках опасного соло, в одно лицо навернувшего их драгоценный проект, на который они ставили, как на призового, блять, скакуна. Да только хер им на все уродливое ебало, а не ленточка победителя. Их грозный модифицированный мутант, питавшийся исключительно человеческими душами, валяется теперь в грязной канаве, где ему и место, с простреленной башкой. Уж они с Ви об этом позаботились. И эти выблядки уже на ладан дышат, пока мечутся по городу, выпучив узкие глаза и повесив языки на плечи, и скоро остановят свои поиски, потому что наш дорогой — трижды салют ублюдкам и С-6 им во все доступные отверстия — бравый Милитех, стоящий на страже интересов, сука, Родины, не даст им заскучать и долго купаться в одинокой печали. Отвлечет грустных самураев на более важные насущные проблемы. И тогда Джонни сможет вылезти из своей душной, вонючей, ненавистной норы и наконец-то съебать из проклятого города, на прощание показав уебанам свой совершенно не философический, а самый натуральный хуй.

А в аптечке Ви Джонни нежданно-негаданно обнаружил вот этот вот ингалятор, что таращится на него сейчас с тумбочки фиолетовыми глазницами — восславим же постоянство драг-дилеров Найт-Сити, не изменяющих традициям уже как полвека, держащих марку