Never Fade Away - Барышников

глухо и хрипло и накрывает голову здоровой рукой, словно прячась от взрыва, но глаза не открывает, заставляя себя смотреть этот “предсон” от начала и до конца. Содрогаться, подыхать, сходить с ума и помнить.

Я не сдаюсь, Ви, но у всех нас своя расплата, не так ли?

Все, что ему пока остается — жить и дышать. Дышать знакомым родным запахом.

И слушать пластающийся под потолком блядский вентилятор.

There's a canvas with two faces

Комментарий к There's a canvas with two faces Now it's too late, too late to live

And my conscience killing me

So I'm alive

But I'm not free

Nomy “Cocaïne”

Мелкая серьга в ухе Ви отблескивала в лучах вечернего солнца, прорывающихся в окно. Глядя задумчиво на это ухо — обычное, сука, ухо, никаких особенностей, кроме почти незаметного шрама под самым гвоздиком, словно белесая царапина, — Сильверхенд испытывал острое психованное желание вцепиться в него зубами. Сердце билось где-то в глотке глухо, быстро, дыхание учащалось, а глаза застилало какой-то пеленой от одного ебучего осознания, что эту отметину на простецком, ничем почти не отличающемся от других ушей охуенном ухе оставил он сам. Когда выдрал эту банальную серьгу, озверело сдирая с пацана футболку. Когда впился зубами в кровоточащую мочку и рванул от души, пьянея, словно какой-то ебанутый Дракула, от вкуса крови. Не какой-то любой. Именно его крови. Крови Ви. Когда хотел его невыразимо жадно, по-животному, теряясь посреди блядского пламени бешенства. Присвоить, сделать своим, отметить, вбить в его башку, что есть только они. И никого, блять, больше. Больная хуерга.

И эта дичь наваливалась теперь на него частенько. Прямо скажем, сторонником нежной ебли он никогда и не был, даже при жизни. Любил трахаться взапой, дико, так, чтоб искры во все стороны, чтобы под финал яйца, блять, почти сводило. Чтоб под утро каждая мышца подрагивала, а хер приятно ныл. Но в последнее время — и сдавалось Джонни, что дело вот нихуя не во времени, а в объекте желания — возбуждение накатывало какое-то темное, голодное, неудовлетворимое, дурное. До черноты в глазах. Стоило им перекинуться взглядами, замереть на миг, зависая друг на друге, как внутри пробуждалось что-то страшное, нетерпеливое, не выносящее препятствий и помех на своем пути — и Джонни хотелось моментально, без промедления, буквально с места, сука, не сходя, вжаться, слиться, разорвать и, возможно, сожрать Ви целиком, вместе с его идиотской серьгой. Страшное дело. Потому что той близости, которую он ощущал, алчно беря пацана раз за разом, было нихуя не достаточно. Первобытное звериное стремление влезть, сука, внутрь, под кожу, изваляться, забрать без остатка, стать одним целым. И одновременно с этим — сберечь, защитить. Парадокс, блять.

Сильверхенд был с ебанцой — это он признавал за собой сам. Психом — нет. Не замечал как-то раньше. Бывало такое, что нужда обладать какой-нибудь девкой была очень сильной, так, что можно и приложить усилия, и побегать, и поднапрячься, чтобы заполучить необходимое. И секс тогда был — кайф по высшему, блять, разряду. Но настолько нездоровая хуйня происходила с ним впервые. Возбуждение такого накала, что временами оно пугало его самого. Джонни только-только кончал, приходил в себя, отстранялся, смотрел на все еще прикрытые подрагивающие веки Ви, линию его искусанных узких губ и… тут же жадно хотел трахнуть его снова. Не уставал жарко брать его вновь и вновь, а параллельно боялся заебать до смерти: сам-то он давно обнулился, а пацан еще живой.

Ненавидел всем сердцем эту больную зависимость — словно завзятый жалкий джанки, который не уймется, пока не словит передоз; попутно содрогался от ебанутого ослепительного восторга — потому что испытываемое было чем-то нереальным, экстатическим. Нездоровым.

Сначала Джонни начал грешить на биочип и банальную невозможность взаимодействовать с кем-либо еще. Потом было решил, что его потянуло на хейвудскую, сука, экзотику. Для разнообразия, так сказать. Хотя парень, прямо скажем, был совершенно не в его вкусе. Ну если не объебаться в край — там уж почти все равно, кому присунуть. Под конец расслабился и смирился с тем, что это пиздецовое желание направлено все-таки конкретно на Ви. Мало ли какой шизой его могло накрыть? И не такое случалось в его развеселой жизни.

И Джонни боялся, чтобы пацан не просек эту ебанину, и не использовал ее против него. Но Ви для таких экзерсисов и выебонов был слишком прост. Тянулся к нему в ответ безумно, откровенно.

С нескрываемой, искренней, пугающе безбрежной любовью.

И, в отличие от самого Джонни, ничего не боялся. Как будто ощущал себя в этом сумасшествии возмутительно свободным. Наслаждался по полной. Словно конченный псих.

— Че? — оторвавшись от свежего каталога, где он изучал новые модели умных винтовок, Ви бросил взгляд искоса на пялящегося на него Сильверхенда, вольготно растянувшегося на разворошенной постели, и улыбнулся неуверенно в своей манере, вопросительно приподнимая одну бровь. Пацан как всегда: на скуле — заклеенный порез, на боку расплывался уже желтеющий синяк. Вечно потрепанный в той или иной мере — такая, блять, работа.

— Ниче, — передразнил Джонни, потянулся и накрыл кровоподтек металлической ладонью. Под расцвеченной кожей горело, дергала тупая боль. Он чувствовал это, даже касаясь кибернетической рукой, потому что это знало тело Ви, знал мозг Ви — и транслировал эту информацию Джонни. Все их взаимодействие — работа двух сознаний, сообщающихся напрямую. Вздрогнув от явно приятной иллюзорной прохлады металла, пацан прикрыл глаза и отложил свой журнал в сторону.

Вот и умница.

Сдержав свой ебанутый животный порыв, Джонни не стал остервенело вцепляться в заманчивое охуенное простецкое ухо — вместо этого навалился тяжело, накрывая Ви всем телом так, как им обоим нравилось больше всего. Подминая под себя, чтобы окунуться в полное слияние. Провел носом по шее и впился поцелуем под челюстью, втягивая с силой в рот солоноватую кожу — язык покалывала мягкая щетина. Пацана под ним повело, тряхнуло как от электрического разряда, он обвил плечи Сильверхенда руками, дернулся вновь, стремясь вжаться плотнее, разводя ноги шире — и Джонни, задыхаясь от этой мгновенной взаимности, отерся приподнявшимся членом меж ягодиц, проходясь влажной головкой по яйцам. Будь он проклят, если эта горячечная готовность ответить в любой момент не заводила его до крайности, до эйфорических искр в башке.

Пальцы Ви зарылись в его волосы, сжимая, сгребая в горсть, оттягивая и, найдя его губы, пацан привычно замер, ловя вдохи. Усмехнувшись криво, Джонни позволил этой секунде продлиться, хотя самому ему уже хотелось голодно