Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин

посмотрел на бронзовое лицо короля, на большой бронзовый нос Бурбонов – так малыш смотрит порой на старшего брата: любящим и чуть насмешливым взглядом. Керет вышел из ворот, заглянул в кафе на противоположной стороне дороги, ведущей в Париж, и сестра его принесла ему вермут, который он выпил, сидя под платанами за пыльным, выкрашенным зеленой краской столом. Ветер, дувший с юга, из тех лесов, был пропитан чуть горьковатыми ароматами ночи, осени и опавшей листвы. Вкус его напоминал вкус вермута.

Чувствуя себя совершенно свободным, он сам выбрал дорогу и, когда ему этого захотелось, пошел на станцию пригородной электрички, купил билет и вернулся в Париж. На какой станции метро он вышел, не знает никто, возможно даже он сам; он не помнил и того, по каким улицам скитался во время своего бегства. В одиннадцать часов вечера он стоял на мосту Сольферино у парапета – невысокий мужчина сорока семи лет в дрянном костюме; свободный человек. Он смотрел, как дрожат, отражаясь в темной воде спокойно текущей реки, огни моста Сольферино и других, дальних мостов. Вдоль реки по обоим ее берегам располагались возможные убежища: это дом правительства Франции, а там – посольства Америки и Англии… Он прошел мимо всех этих зданий. Наверное, было уже слишком поздно, чтобы стучаться куда-либо. Стоя на мосту между правым и левым берегом, он думал: все, больше никаких убежищ не осталось. Как не осталось ни королевских тронов, ни волков, ни кабанов; даже африканские львы вымирают. Единственным безопасным убежищем для них является зоопарк.

Но он никогда особенно не заботился о собственной безопасности, а теперь подумал, что не особенно заботился и об убежище, обретя нечто значительно более ценное: свою семью, свое наследие. А здесь он по крайней мере прогулялся по саду, который больше чем жизнь, по тем дорожкам, где до него гуляли его старшие – коронованные – братья. После такой прогулки он никак не мог спрятаться в зоопарке. И Керет пошел по мосту дальше, под темные арки Лувра, возвращаясь в свою гостиницу и понимая теперь, что одновременно был и королем, и вором, а потому везде чувствовал себя как дома, а к родине его привязывала всего лишь обыкновенная верность. Да и что еще способно воздействовать на человека в наши дни? Царственной походкой Керет проследовал мимо агента тайной полиции, торчавшего в вестибюле гостиницы; за пазухой он прятал украденные, неиссякающие фонтаны Версаля.

1960

Курган

Ночь спустилась по заснеженной дороге, идущей с гор. Тьма поглотила деревню, каменную башню замка Вермаре, курган у дороги. Тьма стояла по углам замковых комнат, сидела под огромным столом и на каждой балке, ждала за плечами каждого человека у очага.

Гость сидел на лучшем месте, на угловом сиденье, выступающем с одной стороны двенадцатифутового очага. Хозяин, Фрейга, владетель замка, граф Монтайнский, сидел со всем обществом на камнях очага, хотя и ближе к огню, чем остальные. Скрестив ноги, положив большие руки на колени, он упорно смотрел на огонь. Он думал о худшем часе, который он узнал за свои двадцать три года, о поездке на охоту, три осени назад, к горному озеру Малафрена. Он думал о том, как тонкая варварская стрела вонзилась в горло его отца; он помнил, как холодная грязь текла у него по коленям, когда он преклонил колени у тела отца в камышах, в окружении темных гор. Волосы его отца слегка шевелились в воде озера. И был странный вкус во рту – вкус смерти, как будто облизываешь бронзу. Он и теперь ощущал вкус бронзы. Он слушал женские голоса в комнате наверху.

Гость, странствующий священник, рассказывал о своих путешествиях. Он пришел из Солария, что располагался внизу на южных равнинах. Даже у купцов там каменные дома, сказал он. У баронов дворцы и серебряные блюда, и они едят ростбиф. Вассалы и слуги графа слушали с раскрытым ртом. Фрейга, слушая, чтобы занять время, хмурился. Гость уже пожаловался на конюшни, на холод, на баранину на завтрак, обед и ужин, на ветхое состояние вермарской церкви и на то, как там служили мессу. «Арианизм!» – бормотал он, втягивая воздух и крестясь. Он говорил старому отцу Егусу, что все в Вермаре прокляты: они получили еретическое крещение. «Арианизм, арианизм!» – прокричал он. Отец Егус, съежившись, думал, что Арианизм – это дьявол, и пытался объяснить, что никто в его приходе никогда не был одержим, кроме одного из графских баранов, который имел один желтый глаз, а другой голубой и боднул беременную девушку, так что она выкинула ребенка, но они побрызгали святой водой на барана, и с ним более не было хлопот, он действительно стал хорошим бараном, и девушка, которая была беременна, не состоя в браке, вышла замуж за хорошего крестьянина из Бары и родила ему пятерых маленьких христиан в один год. «Ересь, прелюбодеяние, невежество!» – ругался чужеземный священник. Теперь он молился двадцать минут, прежде чем есть его баранину, забитую, приготовленную и поданную руками еретиков. «Чего он хочет? – думал Фрейга. – Ожидал ли он удобств зимой? Считает ли он нас язычниками, с этим его „арианизмом“? Он точно никогда не видел язычников, маленьких, черных, ужасных людей Малафрены и дальних холмов. И точно в него никогда не выпускали варварскую стрелу. Это бы научило его различать язычников и христиан», – думал Фрейга.

Когда гость вроде бы кончил хвастаться до поры до времени, Фрейга сказал мальчишке, который лежал рядом с ним, подперев подбородок рукой:

– Спой нам песню, Гилберт.

Мальчишка улыбнулся и сел и начал высоким, приятным голосом:

Король Александр ехал впереди,

В златых доспехах был Александр,

В поножах златых, в могучем шлеме,

Из злата скована кольчуга его.

В златом убранстве ехал король,

Христа призывал он, крестом себя осенял

    В холмах вечерней порой.

Ехало войско короля Александра

На конях, великое воинство,

Вниз к равнинам Персии,

Убивать и покорять ехали они за королем

    В холмах вечерней порой.

Долгое монотонное пение продолжалось; Гилберт начал с середины и закончил на середине, задолго до смерти Александра «в холмах вечерней порой». Это не имело значения, они все знали ее от начала и до конца.

– Почему вы разрешаете мальчишке петь о языческих королях? – спросил гость.

Фрейга поднял голову:

– Александр был величайшим королем христианского мира.

– Он был греком, языческим идолопоклонником.

– Без сомнения, вы знаете другую песню, не так, как ее поют у нас, – вежливо объяснил Фрейга. – У