Моровое поветрие - Рита Хоффман

– Не стану.

– Сложно, что ли? Откажешься – найду кого другого, так и знай.

Лука хмуро посмотрел на друга, взял его за руку и подвел к свободной лавке. Усевшись, Владлен поднял голову и прищурился, когда лучи закатного солнца упали на его лицо.

«Ничего не боится», – подумал Лука, беря яблоко из наполненной ими бочки.

Разломил его, подложил половинку под мочку Владлена и протянул руку за иголкой. Боль причинять не хотелось, но друг сам решил, что ему страсть как нужно сережки носить.

Владлен только ойкнул, когда игла прошла сквозь плоть.

– Давай свое солнце, – проворчал Лука.

Вставив серьгу, отступил на шаг и удивился тому, как она изменила Владлена: теперь он выглядел залихватски.

– Мой черед!

Лука с сомнением посмотрел на друга, но покорно сел на лавку и убрал волосы, чтобы те не мешали.

– Ты раньше-то такое… Ай!

Мгновения не прошло, а Владлен уже вдевал серьгу в ухо Луки. И так это у него ловко получилось, будто всю жизнь он только этим и занимался.

– Батюшек штопал, – пояснил Владлен. – Каких только ран не повидал.

– Теперь мы похожи на дураков, – вздохнул Лука.

– Отчего же?

– С украшениями одинаковыми ходим.

– И вовсе не с одинаковыми! И у меня правое ухо с солнцем, а у тебя левое со звездой. Да и какое тебе дело вообще до того, что другие подумают?

– Никакого, – ответил Лука. – Но мне все равно не нравится.

– Вот разделит нас доля, будешь глядеть на звездочку и меня вспоминать.

– Разделит? – Лука нахмурился.

– Да ладно тебе! Я же пошутил. – Владлен успокаивающе похлопал его по плечу. – Такой ты сразу серьезный стал…

– Это было не смешно.

Луке не нравилось думать о том, что однажды их дороги разойдутся. Не просто так клятва верности дается, не пустые это слова. Чем больше времени проходило, тем сильнее он к Владлену привязывался, и мысль о разлуке отзывалась в сердце тупой болью.

– Ну, чего ты? – Владлен толкнул Луку плечом. – Прости, хорошо? Никому прежде дела до меня не было.

– А Рыж?

– Ну, то Рыж… Это другое.

Владлен горько усмехнулся и пошел иглу возвращать, а Лука понурил голову и прикрыл глаза.

Так или иначе, однажды придется ему Владлена отпустить, если не из-за охоты, то из-за сердечной привязанности. И придется как-то справиться с этим, смириться, принять его выбор. Не всегда друг юным будет, поутихнет тяга к приключениям, и он осядет, заведет семью, дом…

Лука своего дома не помнил почти, не знал, куда ему возвращаться. Никто не ждал его, никто не тосковал по нему, в целом мире был один только Владлен, светом своей души согревший его в ту проклятую зиму.

– Может, медовуха тебя развеселит?

Лука поднял голову и посмотрел на Владлена. Тот держал в руках две кружки, улыбался, но на дне его глаз затаилось беспокойство.

– Давай узнаем.

Горькую отраву, в которой люди и горе и радость топили, Лука не любил, но все же сделал пару глотков, чтобы окончательно убедиться, что не по нутру ему это. Тут же худо стало, музыка превратилась в сплошной барабанный бой, к горлу подкатила тошнота.

Елисей явился в сопровождении дружинников и Веданы. Брат ее хмуро смотрел на них со стороны, стоял поодаль, сжимал в руках кружку.

– Худо тебе? – спросил Владлен.

– Нет, – соврал Лука.

Зачем другу праздник портить? Зачем говорить о том, что душу терзает? Пусть пляшет, пусть через костры прыгает, он заслужил передышку, заслужил отдых.

Приблизившийся к ним Елисей в расписном кафтане выглядел совсем иначе, будто повзрослел на несколько лет. Только глаза остались озорными, юными. И все чаще его взгляд к Ведане обращался; Лука отметил это, но не сказал ничего. Дело-то молодое, а девица – красавица редкая.

– Знатный праздник в твою честь устроили, – заметил Владлен. – Верит в тебя народ.

– Хотел бы и я в себе уверенным быть, – отмахнулся Елисей. – Думаю, им только повод дай погульбанить да выпить.

– Устал народ, – сказала Ведана, – от смертей устал, от костров погребальных. Сейчас им радостно, но тоску по умершим медовуха заглушит лишь на время. Потом ходить ко двору станут, ответа требовать. От тебя, царь.

Елисей помрачнел, но в его взгляде появилась твердость.

– Я обязательно найду ту, кто виноват в этом, – сказал он.

– А мы поможем, – вмешался Владлен. – Верно же, Лука?

Что он мог ответить? Только кивнул, соглашаясь.

Беда в том была, что только Владлен знал, как с ведьмами обращаться, его-то, Луку, охоте на нечисть не обучали. А в этих землях даже о Мрачном Взводе не слышали, некому им помочь в поисках колдушки.

– Потом об этом поговорим, после праздника, – решил Елисей. – Негоже вечер портить ни себе, ни другим. Ешьте, пейте, пляшите до утра! А я пойду Всеволода выведу, нечего ему в одиночестве сидеть.

Лука одобрительно хмыкнул.

Когда совсем стемнело, разожгли костры. Под веселый барабанный бой и напевы гусляров люди стали кружиться вокруг огня, песни петь. Чем дольше праздник шел, тем горячее вокруг становилось, будто от тел людских жар поднимался не меньший, чем от костров.

Лука кружкам счет потерял, сидел на лавке, народ разглядывал. Хороводы в красно-белые пятна превратились, песни – в бесконечный гул в ушах. Пахло телами разгоряченными и ягодами, но Лука тосковал по аромату нагретой земли и хвои. Хотелось ему по снегу побегать, забыться, собственную кожу сбросить и освободить наконец зверя, что внутри заточен. Но он не мог. Помнил, что как только обратится, тут же за Владленом пойдет и найдет его, где бы тот ни был. Может волкодлак луну себе навыть, чтобы обратиться, но им и так предстояло пережить ночь на Ивана Купалу, незачем Долю гневить.

Не думал еще Лука о том, как защитить Владлена в ту пору, когда звериное нутро свое возьмет. Куда ему спрятаться? Где укрыться?

Глупая клятва. И он, Лука, глупый. Как лучше хотел, а вышло…

Он не знал, как Владлен эту связь ощущает, но для Луки чужая боль сильнее своей стала, чужое счастье важнее собственного, и так теперь всегда будет, до самой смерти, до конца времени, что ему Доля отвела.

Лишь один ритуал мог освободить волкодлака от вечного служения: тот, кому была дана клятва верности, сам должен от нее отречься. Для волка это станет мучением, предательством, но если он переживет расставание, то снова будет свободным.

Но его сердце навсегда останется в чужой власти.

Лука мотнул головой, прогоняя черные мысли. На душе гадко было, во рту – и того хуже. И как только в людей эта медовуха проклятая лезет?

Он встал, покачнувшись, и прочь направился, подальше от гуляний и веселья. Не обернулся, не отыскал взглядом Владлена, просто ушел, скрылся в темноте улочек Ярилова града, а как понял, что его никто не видит, побежал так быстро, как только мог.

Ветер трепал волосы, ласкал раскрасневшееся лицо. Мимо проносились дома, праздношатающиеся гуляки, но Лука не останавливался, бежал дальше, туда, к стене, что окружала город. Мимо ворот проскочил так быстро, что стражники его даже окликнуть не успели.

Долой, долой людей, надоели!

Только у реки Лука остановился, присел, плеснул в лицо воды, потом напился и отдышался. Нутро горело, но от мыслей скверных отделаться не получилось. Перед глазами стоял пляшущий с девицами Владлен и огонь, тянувший к ним свои алые всполохи.

Что Лука делать будет, когда помощь его другу станет без надобности? Куда пойдет? Он ведь и не жил один никогда, из одного плена в другой попал. Разница в том лишь, что клетка сменилась на руки добрые, а толку-то?

Знал Лука, что по натуре он скорее волк, чем человек, оттого и дал клятву первому встречному, лишь бы одному не оставаться. Волки в стаи сбиваются, а волкодлаки семьями большими живут, щенков воспитывают, оберегают друг друга. Пусть и недолго Лука с родными прожил, но помнил все же, как хорошо было, когда все братья и сестры вместе собирались и спали на теплых шкурах. Тосковал он по семье, вот только не знал о ней почти ничего.

В снах к нему приходили волки и люди, лица которых он забыл. Они жили прямо у леса