Моровое поветрие - Рита Хоффман

Спал дворец, спали и те, кто отмечал возвращение царя. Только Луке не спалось, хоть и устал он сверх всякой меры.

Мысли не давали покоя, казалось, что им стало тесно в голове. Жаль было, что уснул Владлен, слова с языка так и рвались, но толку? Усталость свое взяла, с сонным человеком говорить нет никакого смысла.

Свежий ветерок остудил раскрасневшееся лицо Луки, он сел на ступени и долго смотрел вдаль, вспоминая встречу с девицей-волкодлаком. Чудная она была, необычная, ни на кого не похожая. Интересно стало Луке: большая ли у нее семья, чем она живет, как воспитывает детей? Каков их быт, как переживают они дни и ночи, когда их проклятие верх берет над натурой человеческой?

– Не спится?

Лука покачал головой. Так задумался, что не услышал шагов сына Доброгнева.

– Сяду?

– Садись, чего уж.

Парень молчал, тоже вдаль смотрел, видать, и его думы тяжелые мучили.

– Станислав я, – напомнил он.

– Лука.

– Друг твой так плясал, я думал, что к утру его боги в Навь заберут.

– А ты не веселился, все один сидел.

– Коль забыл ты, мать мою из города отослали, – слова Станислава горечью отдавали.

– Не ее, а Доброгнева, – поправил Лука. – Она по своей воле за ним отправилась.

– Любовь проклятая.

– Невысокого ты о ней мнения, кажется.

Посмотрели они друг на друга, увидел Лука в глазах Станислава слова невысказанные; наверное, в его собственном взгляде тоже все мысли отражались.

– Он с колдуньей постель делил, а мать простила его, можешь себе представить? – вдруг спросил Станислав.

Лука посмотрел на него с сомнением.

– Может, не понимаем мы чего, – уклончиво ответил он.

– Любил ты когда-нибудь?

– Любил.

Станислав удивленно взглянул на Луку и задумался. Взгляд бывшего царевича блуждал по лицу Луки, цепляясь за шрамы.

– Кто это тебя так?

– Собаки, – не задумываясь соврал Лука. – В детстве.

– Я вот тоже думал, что любил, а потом оказалось… Эх, доля наша незавидная, да?

То, с какой легкостью Станислав с одной темы на другую перескакивал, забавляло Луку, но он оставался серьезным. Не хотелось собеседника внезапного оскорбить; раз надо тому выговориться, пусть уж лучше Луке расскажет о своих горестях, чем кому-то, кто против него это знание использует.

– Та, кого любил ты, красивая была? – внезапно спросил Станислав.

Глаза его покраснели, веки опухли от усталости, но он упрямо продолжал смотреть на Луку.

– Красивая, – медленно ответил Лука.

– И что ж мы такие на красоту падкие, а?! Казалось бы, девица и девица, но нет, сердце глупое…

Станислав уронил голову на руки, застонал, принялся раскачиваться из стороны в сторону. Не знал Лука, как его успокоить, приобнял за плечи, пробормотал что-то невразумительное.

– …и ведь жениться придется теперь, да? Где мои глаза были?! Зачем я пошел к ней?!

Сокрушался Станислав долго, солнце встало к тому времени, когда он наконец на ноги поднялся, увлекая за собой Луку.

– Куда? – не понял тот. – Я же…

– Проводи меня, друг, заклинаю, – пробормотал Станислав. – Иначе сброшусь со стены крепостной, так и знай!

Думал раньше Лука, что с Владленом сложно, но понял теперь: бывает и хуже. Со стены сбросится, это ж надо! Дурак дураком…

Довел он Станислава до его покоев, в постель уложил, хотел напомнить, чтобы тот хотя бы сапоги снял, но плюнул, махнул рукой и пошел прочь, подальше от невыносимого духа медовухи.

До рассвета Лука гулял по двору, разглядывая спавших под лавками гуляк и угрюмых стражников. Из-за городской стены поднимался дым костров, которые не затухали, казалось, ни днем ни ночью.

Много позже Ярилов град начал оживать. Хорошо погулял народ, ничего не скажешь. Лука поспешил во дворец, чтобы не смущать женщин: грязную рубаху-то он снял, а вот чистую не надел. Хотелось ветер кожей ощутить, пока не было во дворе никого.

В покоях своих он лег на постель и долго смотрел в резной потолок. Странно чувствовал себя, будто опять один остался, разве что на этот раз не в клетке. Думал даже в покои к Владлену пробраться и заставить его выслушать себя, но отбросил эту мысль: нечего другу спать мешать, устал тот, а рассказы о волкодлаках и подождать могут.

Лука не хотел признаваться себе в том, что одиноким почувствовал себя впервые с той зимы, когда Владлен к нему прибился. Не хотел признавать и то, что дураком был, когда решил, будто клятвой человека к себе привяжет. Разные они, как ни крути, хоть и похожи внешне. Владлен – человек, а ему, Луке, никогда человеком не стать.

Чуткий слух волкодлака уловил стенания и плач. Лука приоткрыл один глаз и попытался понять, что происходит. Решив было, что ему послышалось, хотел снова в одеяло завернуться, но вдруг опять кто-то заплакал, да так жалостливо, что сердце зашлось.

Он вскочил, натянул одежду и выбежал из опочивальни. Дружинники хмуро косились на него, но Лука внимания на них не обратил, кинулся на звуки отчаянного плача. Заблудился в переходах, едва не вломился в чужие покои, но в конце концов добрался до распахнутых дверей, за которыми увидел всклокоченного Елисея. Царь сидел на лавке, поглаживал по плечу убитую горем женщину, а та сжимала что-то в руках и причитала, ни на мгновение не замолкая.

– Лука, – тихо позвал Елисей, – подойди.

Он тихо приблизился, сел рядом с царем, взглянул на незнакомку и тряпки, которые она к себе прижимала. Нахмурился и осторожно спросил:

– Что у тебя случилось?

Женщина посмотрела на царя и, лишь когда тот кивнул, начала рассказывать:

– Я ночью проснулась от странного предчувствия, разволновалась, вертелась в постели, пока муж не велел уйти, чтобы ему не мешала. Я свечку взяла, а потом… – Она всхлипнула. – Решила сыночка проверить. Вошла в ложницу, а там…

Она разревелась снова. Елисей приобнял ее, успокаивать стал, а Лука только зубы сжал.

– Что ты там увидела? – спросил он.

– Тварь уродливую! – выкрикнула молодуха. – Держала она сыночка моего и… и чавкала!

Холодок по спине Луки пробежал, он поежился. Елисей совсем побледнел, от него запахло страхом.

– Как увидела меня тварь, в окно выскочила и удрала! А я как завопила! – голос молодухи на крик сорвался. – Муж прибежал, соседи, похватали мужики факелы и помчались сыночка моего искать, но так и не нашли ничего, только…

Она протянула Луке тряпки, которые в руках комкала, он взял их, понюхал и поморщился – гадкий запах, тлетворный.

– Что стряслось?

На пороге стоял Владлен, опухший со сна, лохматый, но серьезный. Парой широких шагов преодолев разделявшее их расстояние, он сел рядом с Лукой и взял тряпки из его рук.

– Кровь на них, – пробормотал он.

– Кровь, – тихо согласился Лука.

– Не рассмотрела ты тварь эту? – спросил Владлен молодуху.

– Горбатая она, уродливая, нос закорючкой, глаз один с бельмом, – спешно ответила та. – Помогите вернуть сына, заклинаю вас!

Вцепившись в плечи царя, молодуха горячо продолжила:

– Верю я, что жив он! Найди его, царь! Видят боги, только ты помочь можешь!

– Сделаю что смогу, – пообещал Елисей, осторожно высвобождаясь. – А теперь ступай, отдохни.

Стражники увели молодуху, закрыли за собой двери, зал погрузился в тяжелую тишину. Владлен всё тряпки крутил, Лука задумчиво руки свои разглядывал, а Елисей взволнованно мерил зал шагами.

– Что ж это творится-то? – пробормотал он. – Кто украсть ребенка мог?

– Да кто угодно, – откликнулся Владлен. – Тварей, что младенцев едят, пруд пруди. Но, исходя из описания, я бы мог сказать, что это ведьма – и, судя по всему, в истинном облике.

– Я думал, что ведьмы – красавицы, как та, что Доброгнева с пути истинного сбила, – удивленно сказал Елисей.

– Так это морок, – пояснил Владлен. – Хочется им выглядеть красавицами, но время свое берет, да и связь с тварями нечистыми. Чем дольше колдушка зло творит, тем уродливее становится. У одних хвосты отрастают, у других – крылья под мышками.

– И что ж они, детей едят? – Елисей выглядел испуганным.

– Младенцев, – подтвердил Владлен. – Хотел бы я сказать, что мы найдем сына этой горемычной, но нет на это надежды. Обычно ведьмы вываривают…

– Ох… – громко выдохнул Елисей и осел, бледный как полотно.

– Уверен, что слушать это