Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

Альфа чуть усмехается, медленно облизывая губы, будто смакуя что-то на языке — может быть, саму ситуацию, может быть, её исход.

— Как жаль. А я ведь надеялся, что придётся задержаться подольше.

Это сказано небрежно, без намёка на требовательность, но с той едва заметной нотой насмешки, что растягивает этот момент, делает его весомее, чем он должен быть.

Мирослав глубже вдыхает, но не показывает этого, голос его остаётся ровным, бесстрастным.

— Если у вас нет жалоб, можете идти.

Он слышит себя со стороны, и его голос звучит так, будто в этих словах нет смысла. Потому что этот человек не пришёл с жалобами. Он пришёл за другим.

Альфа не отвечает сразу. Он поднимается, медленно, с нарочитой неспешностью, и в этом движении снова чувствуется что-то, что нельзя назвать простым действием. Он поправляет китель, лёгким жестом, небрежным, но точным, словно не просто выравнивает ткань, а делает нечто большее — подчёркивает момент, растягивает его, придаёт ему вес.

И затем делает шаг вперёд.

Мирослав не двигается, но ощущает это движение.

Расстояние между ними вдруг становится слишком маленьким.

— Вы всегда такой холодный, доктор?

Голос альфы звучит чуть тише, чем раньше, но от этого только более весомо.

Мирослав медленно поднимает взгляд.

Он видит, как тот смотрит на него — изучающе, оценивающе, но не так, как оценивают пациента, не так, как оценивают коллегу, нет. Этот взгляд был другим.

Мирослав знает, что можно ответить по-разному.

Можно отмахнуться, сказать что-то саркастичное, отшутиться.

Можно разозлиться, повысить голос, заставить другого замолчать.

Можно уйти от ответа вовсе, сделать вид, что вопрос не был задан.

Но он выбирает другой вариант.

— Я врач. А не тот, с кем вы можете позволить себе так разговаривать.

Прямая линия. Без отклонений.

Тишина.

Она не взрывается, не распадается, не рушится, а наоборот — становится ещё плотнее, ещё более насыщенной.

Глаза альфы вспыхивают каким-то странным интересом, новым, непредсказуемым, опасным.

«Он не обиделся. Не разозлился. Он что-то понял».

Этот человек не привык к отказам, но и не отступает перед ними. Он наблюдает, как зверь, который увидел не угрозу, а вызов.

Медленно, с легчайшей усмешкой, он наклоняет голову, чуть приподнимает брови — почти в одобрении.

— Ещё увидимся, доктор Миргородский.

И выходит.

Но прежде чем закрывается дверь, в кабинете остаётся запах.

Лёгкий аромат табака, пропитавший его форму.

И что-то другое. Тёплое, властное, почти хищное.

И это не исчезает сразу.

Он медленно проводит пальцами по виску, разминая кожу, ощущая, как кончики пальцев чуть холоднее, чем должны быть.

«Так вот, что теперь. Меня заметили».

Не в том смысле, в котором хотелось бы.

Не как врача, не как профессионала, не как человека, который просто выполняет свою работу и исчезает из чужого поля зрения, растворяясь в суете больницы.

Нет.

Это было другое.

И это не пройдёт само собой.

Он глубоко вдыхает, но не чувствует облегчения.

Запах альфы остаётся в комнате, почти незаметный, но ощутимый. Он тонкий, прочно въевшийся в воздух, и его нельзя просто отмахнуться, его нельзя просто не заметить, как нельзя не заметить взгляд, который задерживается слишком долго, или шаги, которые звучат слишком размеренно.

Этот человек не случайный прохожий.

Он не один из тех, кто входит и выходит, растворяясь в общей массе пациентов, исчезая, становясь просто строкой в медицинских записях.

«Он запомнит».

Он уже запомнил.

И это не предвещает ничего хорошего.

Мирослав садится, берёт ручку, открывает журнал, но пальцы его двигаются чуть медленнее, чем обычно. Секунда. Две. Три. Потом он откладывает её обратно, потому что знает — сейчас писать бесполезно.

В груди что-то сжимается.

Не страх.

Он давно научился не бояться.

Но вот ожидание — это другое.

Подспудное, тягучее, как чувство, что тебя только что втянули в игру, в которую ты не хотел играть.

Он знает, как устроен этот мир.

Знает, как устроены альфы.

Они привыкают получать то, что хотят.

Они не спрашивают — они берут.

Они не делают выборов — они диктуют их.

И они не забывают.

Если им что-то становится интересным, если что-то привлекает их внимание — это не проходит за день, за два, за неделю. Это остаётся с ними. Оно остаётся, пока не будет либо получено, либо уничтожено.

«Я не дам ему этой власти».

Мирослав сжимает ладони в кулаки, но через секунду ослабляет хватку. Это не поможет. Власть — не в действиях. Она в мелочах. В том,

что он не дал себя поколебать. В том, что не позволил чужой уверенности размыть границы.

Но он знает — этим всё не закончится.

Он чувствует это.

Он видит это.

Он осознаёт, что этот человек станет проблемой.

И проблема эта только

Глава 58

Повседневные сложности в клинике

* * *

Кабинет будто продолжал дышать чужим присутствием. Воздух всё ещё был пропитан запахом табака, лёгким, почти неуловимым, но въевшимся в стены, в обивку кресла, в самые мельчайшие частицы пространства, оставляя после себя ощущение не просто физического следа, а чего-то большего — намёка на чужое влияние, на власть, которая не нуждается в словах, не требует подтверждения, просто существует.

Мирослав медленно провёл рукой по виску, пытаясь заглушить странную дрожь, охватившую его тело не столько от страха или волнения, сколько от усталости, от этого вязкого, липкого чувства, которое скапливалось где-то внутри, глубоко под рёбрами, сжималось тугим, невидимым узлом.

Он глубже вдохнул, но это не помогло.

Запах никуда не исчез.

Он открыл журнал, пытаясь сосредоточиться, позволяя пальцам двигаться механически, перечитывая записи, проставляя пометки, но строки расплывались перед глазами. Мозг цеплялся не за смысл, а за след, оставленный в комнате. За взгляд, который изучал его дольше, чем требовалось. За голос, звучавший слишком уверенно, слишком непринуждённо, не как у пациента, пришедшего лечиться, а как у человека, который хотел проверить.

«Ничего не случилось. Просто пациент. Просто ещё один альфа, который привык брать».

Но это не успокаивало.