Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли

Гай понимал, что слишком торопит события, но гроза, вместо того, чтобы разрядить напряженность, словно бы наполнила его новой силой. После встречи с Эйлан римлянин не находил себе места: он то бушевал и ярился, то впадал в отчаяние. Он готов был увезти Эйлан с собой и выполнить свой долг перед ней, но она его отвергла! И Юлия тоже отказалась от всех притязаний на него. Стало быть, он волен искать утешения, где ему заблагорассудится! Когда он сказал Сенаре, что она прекрасна, он не солгал ни словом!

– Дурно с твоей стороны так со мною говорить, – робко проговорила она, вспыхнув до корней волос.

– Напротив, очень даже хорошо – ты ведь хочешь услышать от меня правду! Так я скажу – а зачем бы еще тебя создали женщиной?

Вот теперь девушка оказалась в своей стихии – она наслушалась стольких катехуменов, что теперь не задержалась с ответом:

– Святое Писание учит: мы сотворены того ради, чтобы поклоняться Творцу.

– Как же ему, должно быть, скучно! – отозвался Гай. – Будь я богом, я бы не требовал от людей непрестанного поклонения – они ведь способны на куда большее!

– Не должно твари оспаривать пути Творца!

– Почему нет? – не отступался Гай.

– Есть ли радость бóльшая, нежели поклоняться Господу? – вопросила Сенара, поднимая на него глаза. Щеки ее раскраснелись – румянец несказанно ее красил.

«Еще как есть, – подумал про себя Гай, – и как охотно предался бы я этой радости вместе с тобою!» Если бог и впрямь существует, если он создал женскую красоту – не может же он осуждать мужчину за то, что тот не остался равнодушен к его творению! Но римлянин понимал: для таких слов время еще не настало.

– Хорошо же, расскажи мне об этом своем Творце.

– Почти в каждой религии – за исключением разве что религии римлян, которые поклоняются только императору, воплощению зла, – есть Бог-Творец. Это Он создал все сущее в мире – и нас, дабы мы почитали Его.

– Строго говоря, мы поклоняемся гению императора – той божественной искре, которая направляет его самого, а через него – всю империю. Вот почему тех, кто отказывается воскурять фимиам императору, преследуют как предателей и изменников.

– Возможно, бывали и хорошие императоры, пусть некоторые священники и отказываются в это поверить, – нехотя признала Сенара. – Но даже ты не станешь отрицать, что Нерон, который предал стольких христиан огню на арене, был злым человеком.

– Насчет Нерона соглашусь, – кивнул Гай, – и насчет Калигулы тоже. А в Риме кое-кто считает, что Домициан в своей гордыне зашел слишком далеко. Ведь хюбрис[64] – нарушение божественной воли. Когда такое случается, те, кто возвел человека в сан императора, имеют право сместить его. «И сместят очень скоро», – подумал Гай, поежившись. Сентябрь уже на исходе.

– Ты так гордишься тем, что ты римлянин, – промолвила девушка, помолчав. – Я мало что знаю о семье матери и часто задумываюсь про себя, каково это – расти и воспитываться среди римлян. Ты родился в Риме, да?

– Ничуть не бывало, – усмехнулся Гай. – Я наполовину бритт, как и ты. Моя мать происходила из племени силуров; в ее жилах текла королевская кровь. Она умерла в родах, когда на свет появилась моя сестренка. Я тогда был совсем маленьким.

– Ох, бедный… – Глаза девушки внезапно наполнились слезами. Гай только сейчас осознал, как глубока их ясная синева. – И как же ты жил?

– Я остался с отцом, – пожал плечами он. – Я его единственный сын, так что отец позаботился о том, чтобы я получил хорошее образование: нанял для меня наставников, научил читать на латыни и греческом. А потом я вступил в легион. Вот, в сущности, и все.

– И в твоей жизни не было женщин?

Гай видел: девушка пытается побороть в себе самое что ни на есть суетное любопытство, – и счел это добрым знаком. Выходит, он ей небезразличен!

– Мой отец сговорил меня с Юлией, когда я был еще ребенком, – тщательно подбирая слова, объяснил римлянин. Когда-нибудь Сенаре придется узнать и про Эйлан, и про их сына, но сейчас еще не время. – И как ты, верно, и сама знаешь, моя жена дала обет воздержания – так что я теперь, можно сказать, холостяк, – удрученно докончил он. Снаружи загрохотал гром.

– Мне не следовало бы так говорить, и отец Петрос меня наверняка не одобрит, – воскликнула девушка, – но мне кажется, это нечестно. Я знаю, что целомудрие угодно в глазах Господа, но если Юлия обменялась с тобой брачными клятвами…

– А будь ты моей женой, дала бы ты такой обет?..

Сенара снова жарко покраснела.

– Нет, – очень серьезно произнесла она. – Высокоученый Павел писал, что вступившим в брак должно жить в браке, а безбрачным лучше оставаться как есть[65].

– Вижу, для тебя, в отличие от Юлии, брачные клятвы не пустой звук, – тихо проговорил Гай.

– Я никогда не нарушила бы клятву, данную тебе.

– А в Лесной обители ты не принимала никаких обетов? – Сенара по-прежнему глядела в пол. Гай шагнул ближе; сердце его учащенно забилось.

– Нет, не принимала, – промолвила девушка. – Там все ко мне очень добры и почти ничего от меня не требуют, но я не могу служить их Богине, не отказавшись от своего римского наследия. И очень скоро мне предстоит сделать выбор.

– Есть и другой выход. – Гай вдохнул аромат ее волос и внезапно охрипшим голосом тихо проговорил: – Юлия, дав обет воздержания, отказалась от своих супружеских прав, а ведь мы женаты по римскому обряду, а не по христианскому. Я бы хотел жениться на тебе, Сенара – или Валерия, как звала тебя мать. Твой дядя Валерий хороший и добрый человек; он был бы счастлив, если бы я увез тебя отсюда.

У Сенары перехватило дыхание. Она походила на яркую пташку, что трепещет крылышками совсем рядом – протяни руку и схватишь! Такой предстала перед ним Эйлан на празднике Белтайн много лет назад. Но и Эйлан, и Юлия его отвергли; они только тени, канувшие в небытие, – а эта девушка, замершая подле него, живая и настоящая.

– А будь это возможно, куда бы мы отправились? – прошептала она.

– В Лондиний, а может, даже и в Рим. Грядут великие перемены. Большего я тебе открыть не могу, но вместе мы с тобой достигнем любых высот, лишь согласись уехать со мною!

Гая неодолимо влекло к девушке, но ценой нечеловеческих усилий он удержал дерзновенную руку. Неопределенность и желание сводили его с ума. Но он знал: одно неверное движение, и он потеряет любимую навсегда. Сенара подняла