Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли

– Эйлан, – тихо проговорил он. – Позволь мне увидеть твое лицо. Слишком много лет прошло…

Она коротко рассмеялась.

– Глупа я была, что думала, будто у меня достанет присутствия духа снова с тобою увидеться. – Она пожала плечами и откинула покрывало. В глазах ее блестели слезы.

Гай изумленно заморгал. С годами Эйлан не столько состарилась, сколько стала самой собою – как если бы девушка, которую он знавал когда-то, была лишь размытым и нечетким отображением будущей женщины. Слезы туманили ей глаза, шея казалась слишком хрупкой для тяжести золотого торквеса, и однако ж в Эйлан ощущалась скрытая сила. «А почему нет? – подумал Гай. – В своем мире она за последние годы обрела власть ничуть не меньшую, чем любой командующий легионом». Римлянину не верилось, что это и есть Фурия, так напугавшая его когда-то. Перед его внутренним взором замелькали былые воспоминания. Гаю отчаянно хотелось броситься к ногам Эйлан и объявить о своей любви, но он знал – одно неверное движение, и тупоголовый увалень проткнет его своим копьем.

– Послушай, я не знаю, долго ли смогу здесь пробыть, – быстро заговорил Гай. – Грядет война – нет, не из-за смерти твоего деда, но из-за событий в Риме. Готовится восстание против императора: ничего больше я открыть тебе не могу. Мацеллий надеется, что бритты нас поддержат, но никому не ведомо, как все обернется. Эйлан, я должен переправить вас в безопасное место – и тебя, и мальчика.

Эйлан неотрывно глядела на гостя: ее изменчивые глаза были холодны и суровы.

– Правильно ли я тебя поняла? Теперь, когда империя того гляди развалится на куски, ты пришел предложить мне защиту Рима. Спустя столько лет! А не кажется ли тебе, что, если в ближайшие недели вспыхнет смута, здесь я в большей безопасности, – грациозным движением руки она указала на стены обители и на нескладного здоровяка Гува, – нежели ты и твои близкие?

Гай вспыхнул до корней волос.

– Ты так уверена, что твои соплеменники не обратятся против тебя же? Своими Прорицаниями ты поддерживала мир с Римом – но теперь, когда твой дед умер, кого, как ты думаешь, обвинят во всех своих бедах горячие головы вроде Кинрика? Как ты не понимаешь, что просто должна уехать со мною?

– Должна?.. – Глаза ее полыхнули огнем. – А что скажет об этом замечательном плане твоя жена-римлянка? Или ты поднадоел ей за двенадцать лет?

– Юлия приняла христианскую веру и дала обет воздержания. По римским законам это достаточное основание для развода. Эйлан, я могу жениться на тебе, и мы наконец-то будем вместе. А если ты не согласна, я готов официально усыновить нашего сына!

– Как великодушно с твоей стороны! – Еще минуту назад Эйлан была бледна как смерть, а теперь лицо ее пылало. Она резко вскочила на ноги и зашагала по тропе, подметая подолом гравий. Гай и Гув оба вздрогнули от неожиданности – телохранитель явно поразился не меньше гостя – и поспешили следом.

В конце сада зеленела невысокая живая изгородь. За нею Гай увидел ровную площадку между строениями и внешней стеной: несколько ребятишек играли там в кожаный мяч. Спустя несколько мгновений Гаю стало ясно, что верховодит детворой один парнишка, длинноногий, как молодой жеребенок, который только-только начинает выравниваться, утрачивая нескладную угловатость. Его темные кудряшки выгорели на макушке до рыжеватого оттенка. Мальчуган обернулся и прокричал что-то одному из приятелей, и в выражении его лица было столько от Мацеллия, что у Гая перехватило дыхание.

Эйлан заговорила снова, но Гай не сводил глаз с сына. Сердце его колотилось так гулко, что, наверное, слышно было даже в Деве, но мальчик, увлекшись игрой, даже не оглянулся.

– Где ты был, когда я родила его в лесной хижине? – яростно вопрошала она, понизив голос, так, чтобы слышал только Гай. – А когда я билась за то, чтобы мне позволили оставить его при себе? И все эти годы, когда я втайне заботилась о нем, не смея открыто признать своим сыном? Он не знает, что я его мать, но я сберегла его и вырастила. А теперь, когда он почти возмужал, являешься ты, чтобы забрать его? Не будет того, Гай Мацеллий Север Силурик! – прошипела Эйлан. – Гавен ничего знать не знает ни о каком Риме!

– Эйлан! – прошептал Гай. Прежде он думал, что чувства к этому ребенку, захлестнувшие его в тот единственный раз, когда он взял сына на руки, просто игра воображения, не более. Но сейчас он снова испытывал то же самое – его переполняли неизбывная тоска и нежность. – Умоляю тебя…

Эйлан повернулась к нему спиной и направилась по тропе обратно к беседке.

– Благодарю тебя, римлянин, за сочувствие к нашему горю, – громко и четко произнесла она. – С твоей стороны очень любезно было приехать. Как ты верно говоришь, смерть Арданоса – это огромная потеря. Будь добр, засвидетельствуй мое почтение легату и своему отцу.

Гув угрожающе двинулся было к гостю, и Гай, по-прежнему оглядываясь через плечо, поспешил за Верховной жрицей. Гавен на мгновение обернулся в его сторону: запрокинув голову, мальчуган следил за мячом. А в следующий миг он уже умчался – только его и видели. Под бдительным присмотром здоровяка-телохранителя Гай безропотно проследовал к выходу. Ему казалось, будто весь мир погрузился во мрак.

Эйлан снова опустила на лицо покрывало. Последнее, что видел Гай, покидая обитель, – это смутная тень, исчезающая в темном дверном проеме. Отпустив поводья и предоставив лошади самой возвращаться к главной дороге, римлянин мучительно размышлял про себя, почему все пошло не так. Для него было таким облегчением обнаружить, что Эйлан ничуть не изменилась, он хотел сказать ей, что по-прежнему ее любит… Но теперь Гай понял, что Эйлан не просто Фурия, а куда хуже: она такая же, как старая императрица или Боудикка – женщина, отравленная гордыней и жаждой власти.

Внезапно, заслонив в памяти разъяренную Эйлан, перед внутренним взором Гая возник образ Сенары – нежное девичье личико, обращенное к нему, как в их последнюю встречу. Она – сама доброта, сама невинность; такой была и Эйлан, когда они впервые познакомились. Но Эйлан никогда по-настоящему его не понимала, а вот Сенара наполовину римлянка, как и он сам, ее мучает тот же внутренний разлад, те же противоречия. Гаю казалось, если он сможет завоевать эту девушку, то вновь обретет себя.

Нет, он просто так не сдастся! Так или иначе, но он заполучит