Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин

спящего дома застыл в рассветных лучах город Ракава. Улицы, старинные крепостные стены с высокими воротами и сторожевыми башнями, громоздкие и неуклюжие здания фабрик, сады на южной холмистой окраине города – вся обжитая долина, на землях которой был построен город, лежала в бледном утреннем свете, обессиленная и неподвижная. Лишь кое-где на пустынных площадях шумели фонтаны. Западную часть долины все еще окутывала ночная прохлада. Длинная гряда облаков на востоке медленно рассеивалась, превращаясь в розоватый туман, потом из-за горизонта, словно край ковша с расплавленной сталью, появился краешек солнца, заливая все вокруг ярким дневным светом. Небо тут же поголубело, по земле от башен полосами протянулись длинные тени. На площадях у фонтанов начали собираться женщины. Улицы запестрели людьми, идущими на работу; потом над городом разнесся то усиливающийся, то чуть ослабевающий гудок на ткацкой фабрике Фермана, заглушавший неторопливый звон колокола в соборе.

В квартире хлопнула входная дверь. Внизу, во дворе, уже слышались пронзительные голоса детей. Санзо сел в постели, потом спустил ноги на пол и еще немного посидел на краешке кровати; одевшись, он прошел в комнату Альбрехта и Сары и постоял у окна. Он отличал яркий свет от тьмы, но это окно выходило во двор, и солнечные лучи сюда не попадали. Санзо стоял, держась руками за подоконник и время от времени поворачивая голову и пытаясь уловить границу между светом и тьмой, пока не услышал за спиной шаги отца. Он тут же пошел на кухню сварить старику кофе.

Тетка на сей раз забыла положить спички на обычное место, слева от раковины, так что Санзо некоторое время пришлось шарить по столу и по полкам в поисках коробка. Руки его от желания ничего не уронить и не разбить, а также от этого неожиданного подвоха казались неживыми. Наконец он нащупал спички, брошенные посреди стола, на самом видном месте. Ах, если бы только он мог видеть! Когда он зажег газ, в кухню шаркающей походкой вошел отец.

– Как дела? – спросил Санзо.

– Да как всегда, как всегда. – Старик молчал, пока готовился кофе, потом попросил: – Знаешь, налей-ка лучше ты, у меня сегодня что-то руки не держат.

Санзо нащупал левой рукой чашку, потом правой рукой поднес поближе и наклонил над чашкой кофейник.

– Точно! – сказал Вольф и коснулся руки сына своими скрюченными артритом пальцами, помогая ему держать кофейник над чашкой. Так, вдвоем, они налили себе кофе. Оба молчали. Отец жевал кусок хлеба.

– Снова жара, – пробормотал он.

Синяя мясная муха жужжала и билась в окно. Кроме ее жужжания и звуков, издаваемых жующим отцом, вокруг Санзо больше, казалось, не было ничего. Стук в дверь прозвучал для него подобно выстрелу. Он вскочил. Отец продолжал как ни в чем не бывало жевать.

Санзо открыл дверь и спросил:

– Кто это?

– Привет, Санзо. Это я, Лиша.

– А, проходи, пожалуйста.

– Я муку принесла, мать занимала у вас в воскресенье, – шепнула она.

– Садись, у нас кофе горячий.

Бенаты жили напротив, в том же дворе; Санзо знал их всех с десяти лет, с тех пор как они с отцом переехали к Альбрехту и Саре. Он не очень ясно представлял себе, как теперь выглядит Алиция: в последний раз, когда он видел ее, ей было четырнадцать. Впрочем, и теперь голосок у нее был нежный, тоненький, детский.

Девушка по-прежнему стояла на пороге. Санзо пожал плечами и протянул руки, чтобы взять у нее принесенную муку. Она поспешила опустить мешочек ему прямо в подставленные ладони.

– Да пройди же ты наконец, – сказал он. – Мы теперь с тобой совсем не встречаемся.

– Только на минутку. Мне надо вернуться и помочь маме.

– Со стиркой? А я думал, ты у Ребольтса работаешь.

– Они в конце прошлого месяца уволили шестьдесят закройщиков.

Она тоже села за кухонный стол. Они поговорили о предполагаемой забастовке на ткацкой фабрике Фермана. Хотя Вольф, изуродованный артритом, уже пять лет не работал, он обо всем прекрасно знал от своих приятелей-пьяниц, а отец Лиши возглавлял местный профсоюз. Санзо говорил мало. Через некоторое время в разговоре возникла долгая пауза.

– Ну и что ты такого особенного увидела у него на лице? – услышал он вдруг голос старика.

Под Лишей скрипнул стул, но она не сказала ни слова.

– Смотри сколько хочешь, – сказал Санзо, – денег за это не берут. – Он встал и ощупью стал собирать со стола чашки и тарелки.

– Я, пожалуй, лучше пойду.

– Хорошо, иди!

Резко повернувшись к раковине, он не сумел определить, где Лиша стоит, и налетел на нее.

– Извини, – сердито буркнул он, ибо терпеть не мог подобных просчетов, и вдруг почувствовал, как ее рука легонько коснулась его руки – всего на мгновение; потом ощутил на лице ее дыхание.

– Спасибо за кофе, Санзо, – сказала она.

Он повернулся к ней спиной и поставил чашки в раковину.

Лиша ушла, а через минуту ушел и Вольф, с трудом преодолев четыре пролета лестницы. Обычно он просиживал бо́льшую часть дня во дворе и, прихрамывая, передвигался вслед за солнцем по мере того, как оно перемещалось с западной стены на восточную. А когда начинали завывать фабричные гудки, Вольф отправлялся навстречу старым приятелям, возвращавшимся с работы, и они шли в пивную на углу. Санзо вымыл посуду, убрал постели, потом взял палку и вышел на улицу. В госпитале для ветеранов его научили ремеслу, которым может заниматься и слепец, – плетению кресел, и Сара устроила настоящую охоту на местных торговцев подержанной мебелью, которых изводила по очереди до тех пор, пока один не согласился отдавать Санзо все поступавшие к нему заказы на изготовление и починку плетеной мебели. Впрочем, часто никакой работы вообще не было, зато на этой неделе поступил заказ на починку сразу восьми кресел. До мастерской было одиннадцать кварталов, но Санзо хорошо знал привычные маршруты. Ему нравилась эта монотонная приятная работа – в тихой комнатке за магазином, наполненной запахами свеженарезанного ротанга, лака, плесени и клея; она даже слегка завораживала его. Был уже пятый час, когда Санзо очнулся от своих мыслей, вышел, стуча палкой, на улицу и в булочной на углу купил себе булочку с сосиской. Потом двинулся дальше по знакомому маршруту – в магазин своего дяди: «Чекей: торговля канцелярскими принадлежностями». Магазин представлял собой узкую щель между двумя стенами; здесь продавались писчая бумага, чернила, астрологические карты, струны, сонники, карандаши, кнопки. Санзо уже давно помогал Альбрехту, совершенно не способному к подсчетам, вести бухгалтерию, но теперь и подсчитывать, собственно, было почти нечего: покупатели заходили очень редко. Санзо хорошо слышал, как Сара, нарочно распаляя себя, за что-то выговаривает Альбрехту, и