Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин

Два нищих оборванца столкнулись на дороге.

«Дай, брат, кусочек хлеба», – сказал один убогий.

Через два дня она пришла снова. Оба не знали, что сказать, и Лиша тут же принялась читать. Они добрались до той главы, где к больному поэту Лийве на чердак приходит графиня Луиза; эта глава называлась «Первая ночь». Губы у Лиши пересохли от волнения, голос несколько раз прерывался.

– Дай мне, пожалуйста, глоток воды, – сказала она, однако воды так и не получила. А когда встала из-за стола, то встал и он. И протянул к ней руку. И она эту руку взяла.

Но в том, как она прильнула к нему, чувствовалось нечто неясное, недоговоренное, некое движение души, подавленное в самом начале, еще до того, как она поняла, что чему-то противится.

– Ладно, – прошептал он, и его руки стали нежнее. Ее глаза были закрыты, его – открыты; они стояли так, не зажигая лампы, в темноте, совершенно одни.

На следующий день Лиша начала было читать, потому что они по-прежнему не могли разговаривать друг с другом, однако прервала чтение еще раньше. Потом несколько дней она помогала матери в прачечной. За работой она все время напевала ту песенку:

– Ступай-ка к булочнику в дом, дать ключ вели ему,

Скажи, что я тебя послал, и спорить ни к чему!

Склоняясь над корытом, мать подхватила песенку. Но Лиша тут же петь перестала.

– А мне что, нельзя? У меня эта твоя песенка за день в ушах навязла.

Госпожа Бенат снова опустила в дымящуюся воду красные, изъеденные мылом руки. Лиша пропускала через гладильный каток рабочий комбинезон.

– Да полегче ты! Что не так?

– Да нет, просто не лезет.

– Может, пуговица попала? Чего это ты в последнее время стала такая нервная?

– Ничего я не нервная.

– Я ведь не Санзо Чекей. Я тебя насквозь вижу, детка!

Обе молчали, пока Лиша продолжала сражаться с катком. Госпожа Бенат подняла корзину с мокрым бельем, прижимая ее к груди, и со стоном поставила на стол.

– Ты это сама придумала – читать ему?

– Нет, его тетка попросила.

– Сара?

– Она сказала, может, это его немного развеселит.

– Развеселит, надо же! Значит, Сара? Да она бы уже давно выгнала и его, и Вольфа на улицу, если бы не их пенсии! И я не уверена, что стала бы ее за это винить. Хотя Санзо, правду сказать, сам о себе заботится, и куда лучше, чем можно было ожидать. – Госпожа Бенат водрузила на стол еще одну корзину с бельем, стряхнула с распухших рук хлопья мыльной пены и повернулась к дочери лицом. – А теперь послушай-ка меня внимательно, Алиция. Сара Чекей – женщина, конечно, достойная. Но ты впредь будешь слушаться меня, а не ее. Поняла?

– Да, мама.

Лиша в тот день после обеда была свободна, однако к Чекеям не пошла. Она повела младшую сестренку в парк на кукольный спектакль и возвратилась домой только уже совсем в сумерках, когда ветреный осенний вечер подходил к концу. В ту ночь она поудобнее улеглась в постели, вытянувшись на спине и вольно расправив руки, и стала думать о том, что сказала ей мать. Это имело непосредственное отношение к Санзо. Неужели Сара специально хотела оставить их с Санзо вдвоем? Но зачем? Уж конечно, не по той же причине, по какой ей самой, Лише, хотелось остаться с Санзо наедине. Но тогда что в этом плохого? Неужели мать боится, что Лиша может влюбиться в Санзо?

Тут в ее мысленном разговоре с самой собой возникла небольшая пауза, а потом она подумала: «Но я ведь уже влюблена в него». Она как-то ни разу об этом не задумывалась в последние дни, с тех пор как он впервые поцеловал ее; теперь же мысли ее прояснились и все вдруг встало на свои места. Неужели она до сих пор этого не понимала? Странно, ведь это же совершенно очевидно! Но мама тоже должна понять ее; она ведь всегда все понимала, даже раньше, чем сама Лиша. Впрочем, мама и не сказала ни слова предостережения, ни слова против Санзо. Она сказала только, чтобы Лиша держалась подальше от Сары. И это правильно. Лише Сара тоже не нравилась, так что она охотно согласилась с требованием матери: больше не слушать Сару, что бы та ей ни говорила. А между прочим, что Сара еще может ей сказать? И вообще, все это не имеет к Саре ни малейшего отношения.

– Санзо, – шепнула Лиша одними губами, чтобы не услышала ее сестра Ева, спавшая рядом; потом, довольная собой, она повернулась на бок, свернулась калачиком и уснула.

На следующий день она пошла к Чекеям и, когда они с Санзо, как всегда, сидели за столом в кухне, все посматривала на Санзо, разглядывая его. Глаза у него выглядели как у всех людей, слепоту выдавало лишь напряженное выражение лица да страшно изуродованный висок; даже под волосами видны были шрамы. Но разве ей эти шрамы отвратительны? Разве ей хочется убежать и не видеть их, хотя именно такое желание возникало у нее при встрече с ребенком, страдающим водянкой, или с нищим, у которого вместо носа две огромные дыры? Нет, напротив, ей хотелось легко и нежно коснуться его шрамов – так, как он тогда впервые коснулся ее лица; хотелось погладить его по голове, провести пальцем по уголкам рта, сжать его сильную, спокойно лежащую на столе руку, когда он терпеливо ждет продолжения чтения или начала разговора… Единственное, что ее в нем раздражало порой, – это какая-то неосознанная пассивность, зависимость от обстоятельств, сквозившая и в терпеливой манере выжидать, и в смиренной позе. Человек с таким лицом и с такой фигурой просто не мог, не должен был проявлять такую пассивность!

– Сегодня мне что-то читать не хочется, – сказала она.

– Ладно, не будем.

– А ты не хочешь прогуляться? Погода чудесная.

– Хорошо.

Санзо надел куртку и последовал за ней по темной лестнице. На улице он просто пошел рядом, хотя палку с собой не взял. Она же брать его за руку не решалась.

– В парк?

– Нет. Пойдем на Холм. Там есть одно место, куда я раньше часто ходил, а теперь мне самому туда не добраться.

Холм на окраине Ракавы считался самой ее высокой точкой. Дома там были старые, огромные, вокруг – частные парки и сады. Лиша никогда здесь раньше не гуляла,