Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин

– Надеюсь, ты, Лиша, не собираешься за него замуж?

– Мы еще об этом не говорили.

– Но Лиша! Разве ты не понимаешь…

В голосе госпожи Бенат послышалось отчаяние. Она умолкла и положила руки на стол – маленькие изящные руки, распухшие от горячей воды и едкого мыла.

– Лиша, послушай меня. Мне уже сорок. Половину своей жизни я прожила в этом городе. Подумай: двадцать лет в этих четырех комнатушках! Я приехала сюда почти твоей ровесницей. Ты ведь знаешь, я родилась в Фораное. Тоже старый городишко, но не такая западня, как Ракава. Твой дед работал на заводе обыкновенным рабочим, но у нас был и свой дом с небольшой гостиной, и свой двор с кустами роз. Перед смертью твоя бабушка – ты этого, конечно, не помнишь – все время спрашивала: когда же наконец мы вернемся домой? Сперва мне здесь очень даже понравилось; я была молода, любила твоего отца, и через год-два мы собирались снова переехать на север. Мы тогда часто говорили об этом. А потом родились вы. А потом началась война. Во время войны заработки были очень хорошие. Ну а теперь все в прошлом, и нечего ждать, кроме забастовок и урезания зарплаты. И вот я оглянулась на свою жизнь и поняла, что никогда мы отсюда не выберемся, так навсегда здесь и останемся. Знаешь, Лиша, когда я это поняла, то дала обет. Ты скажешь, что я в церкви годами не бываю, и это правда, но тут я пошла в церковь. И дала обет Святой Деве Совенской. Я сказала ей: «Пресвятая Богородица, пусть я останусь здесь, я согласна, только дай моим детям возможность уехать отсюда – и больше ни слова жалобы от меня не услышишь, только их отпусти!» – Госпожа Бенат подняла голову и посмотрела на дочь. Тон ее смягчился. – Ты ведь понимаешь, к чему я это говорю, Лиша? Твой отец – один на тысячу! А чем он может в конце жизни похвастаться? Да ничем. Ничего мы не скопили. Живем в той же квартирке, что и после свадьбы. И место у него все то же. И жалованье. Так здесь со всеми получается, в ловушке этой проклятой! Я уже вдоволь насмотрелась, как мой муж здесь пропадает, неужели теперь смотреть, как пропадает моя дочь? Ни за что! Я хочу, чтобы ты вышла замуж за обеспеченного человека и выбралась отсюда! Погоди, дай мне закончить. Если ты выйдешь за Санзо Чекея, вдвоем на его пенсию вы, конечно, сможете перебиться, но что, если дети появятся? В этом городишке сейчас для тебя никакой работы нет. А знаешь, куда ты переедешь после свадьбы? Через двор. Из четырехкомнатной квартиры в трехкомнатную. И будешь жить вместе с Сарой, Альбрехтом и отцом Санзо. И будешь задарма вкалывать в их лавчонке, где кишат крысы. И будешь связана с мужчиной, который в итоге тебя же возненавидит, потому что ничем не сможет тебе помочь. О, Санзо-то я хорошо знаю, он всегда был гордый! И не думай, что мне его не жаль. Но ты моя дочь, и это твоя жизнь, Лиша, и я не хочу, чтобы ты потратила всю свою жизнь зря!

Теперь она говорила громко, но в последний момент голос ее дрогнул. Вся в слезах, Лиша потянулась через стол и крепко сжала руки матери в своих:

– Послушай, мама, я обещаю тебе… если Санзо когда-нибудь заговорит… может быть, он этого никогда и не сделает, я не знаю… Но если он все-таки заговорит о том, чтобы нам пожениться, и я к этому времени все еще не смогу найти работу, чтобы нам хватило денег для переезда в другой город, я скажу ему «нет».

– Неужели ты думаешь, что Санзо позволит тебе одной за двоих работать?

Глаза Лиши опухли от слез, щеки ее были мокры, но говорила она решительно и спокойно:

– Да, он гордый человек, мама, но не дурак.

– Господи, Лиша, неужели ты не можешь найти себе здорового мужа?

Лиша выпустила руки матери и села прямо. Она не сказала на это ни слова.

– Обещай, что не будешь больше видеться с ним, хорошо?

– Нет. Я не могу. Я уже пообещала тебе все, что могла, мама.

Воцарилось молчание.

– Ты мне ни в чем никогда не перечила, – задумчиво и печально проговорила госпожа Бенат. – Ты всегда была хорошей девочкой, всегда. А теперь ты выросла. И я не могу запирать тебя в доме, как гулящую девку. Касс, может, и сказал бы, что запирать надо, да я сама не могу так поступить с тобой. Так что тебе решать, Лиша. Ты можешь спасти и себя, и его. Или можешь понапрасну потратить целую жизнь.

– Спасти себя? Для чего? – спросила девушка, и в голосе ее не слышалось ни малейшей горечи. – Для меня никогда никого другого и не существовало, кроме него. Даже когда я еще совсем девчонкой была, еще до того, как он в армию ушел. Забыть о таком – вот настоящий грех… И еще, может, отчасти грешен тот твой обет, мама.

Госпожа Бенат встала.

– Кто меня за него осудит? – устало сказала она. – Я хочу всего лишь избавить свою дочь от жалкой жизни, а она мне твердит, что это грех.

– Не твой грех, мама. Мой. Я не могу выполнить твои обеты!

– Что ж, пусть тогда Господь простит нас обеих. И его, беднягу, тоже. Я ведь хотела как лучше, Лиша.

И госпожа Бенат, тяжело ступая, пошла к себе в комнату. Лиша осталась сидеть за столом, вертя в руках чайную ложку. Она не чувствовала себя победительницей, хотя впервые в жизни выступила против собственной матери и одержала над ней победу. Она ощущала только усталость; слезы то и дело вновь наворачивались ей на глаза. Этот разговор имел лишь одно преимущество: она больше никого на свете не боялась. В конце концов она заставила себя встать и пойти в комнату, которую делила с Евой. Там она отыскала карандаш, клочок бумаги и написала Санзо Чекею очень короткое письмо о том, что она его любит. Закончив писать, Лиша тщательно свернула листочек, положила в тяжеловатый старый медальон из позолоченной бронзы, подарок матери, и застегнула на шее цепочку. Потом легла в постель и долго лежала, прислушиваясь к бесконечному бесцельному вою ветра.

* * *

У Сары Чекей, как справедливо отметила госпожа Бенат, терпения не было ни на грош. В тот же вечер она спросила своего племянника, пока Вольф и Альбрехт торчали в пивной:

– Санзо, а ты никогда не думал о женитьбе? Да не