Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин

– Знаешь, не стоит сейчас спрашивать меня об этом, – сказала она, чуть сердясь, так что он больше ни на чем не настаивал, а только попросил ее, когда они прощались у подъезда, еще раз подумать. Она обещала непременно это сделать. И думала действительно много.

С того дня в заброшенном саду на Холме прошло уже долгих пять месяцев, но она все еще просыпалась ночью от одного и того же страшного сна: колючая сухая осенняя трава колет спину, а она не может ни шевельнуться, ни сказать что-нибудь и ничего не видит. А потом ей казалось, что она очнулась ото сна, но почему-то видит только небо и дождь, падающий с неба прямо на нее. Вот о чем она должна была подумать как следует, только об этом.

Теперь, когда наступили солнечные деньки, она видела Санзо чаще. Она всегда первой заговаривала с ним. Чаще всего он сидел во дворе у колонки, как раньше его отец. Когда она приходила за водой для стирки, то обязательно здоровалась с ним:

– Добрый день, Санзо.

– Это ты, Лиша?

Его бледная кожа казалась неживой, а кисти рук – чересчур большими и тяжелыми на исхудавших запястьях.

Однажды в начале апреля она гладила белье в подвале, который ее мать снимала под прачечную. Свет проникал сюда через маленькие окошки, находившиеся высоко, под самым потолком, на уровне земли; было видно, как редкие, освещенные солнцем травинки шевелятся на ветру прямо за грязными оконными стеклами. Солнечный лучик наискось упал на рубашку, которую она гладила, и над тканью поднялся пар, сильно пахнувший озоном. Лиша запела:

Два нищих оборванца столкнулись на дороге.

«Дай, брат, кусочек хлеба», – сказал один убогий.

«Ступай-ка к булочнику в дом, дать ключ вели ему,

Скажи, что я тебя послал, что спорить ни к чему!»

Пришлось сбегать за водой: сбрызгивать белье было нечем. После полутемного подвала на ярком солнце у Лиши перед глазами вспыхнули и закрутились черные и золотые колеса. Все еще напевая вполголоса, она пошла к колонке.

Санзо тоже как раз вышел на улицу.

– Доброе утро, Лиша.

– Доброе утро, Санзо.

Он присел на скамейку, вытянул свои длинные ноги и подставил солнцу лицо. Она молча стояла у колонки и очень внимательно, оценивающе смотрела на него.

– Ты все еще здесь?

– Да, я здесь.

– Я тебя больше совсем не вижу.

Она ничего не ответила. Просто села с ним рядом, аккуратно поставив кувшин с водой под скамейку.

– Тебе как в последнее время, получше?

– Да вроде.

– Спасибо солнышку! Теперь всем нам кажется, что можно забыть старые беды и начать новую жизнь. Весна пришла, настоящая весна! Понюхай-ка. – Она сорвала белый цветочек, выросший меж каменных плит у колонки, и сунула ему в руку. – Да нет, он слишком маленький, чтобы его ощупывать! Ты его просто понюхай. Замечательно пахнет, в точности сдобные булочки.

Он уронил цветочек и наклонился, словно пытаясь увидеть, куда он упал.

– Чем ты в последнее время занималась? Помимо работы в прачечной?

– Ой, даже и не знаю. Через месяц наша Ева замуж выходит. За Венце Эстая. Они собираются переезжать на север, в Брайлаву. Он каменщик, а там есть работа.

– Ну а сама-то ты как?

– Ну а я здесь остаюсь, – сказала она. Потом, уловив в его тоне мертвящую холодную снисходительность, прибавила: – Я помолвлена.

– С кем?

– С Дживаном Фенне.

– Чем он занимается?

– Он красильщик у Фермана. Секретарь местной секции профсоюзов.

Санзо встал, быстро прошелся по двору до арки ворот и обратно, потом как-то неуверенно снова подошел к Лише. Он остановился в двух шагах от нее, бессильно повесив руки и чуть отвернув в сторону лицо.

– Что ж, хорошо. Поздравляю! – сказал он и повернулся, чтобы уйти.

– Санзо!

Он остановился, ожидая.

– Останься еще на минутку.

– Зачем?

– Потому что я так хочу.

Он стоял совершенно неподвижно.

– Я хотела сказать тебе… – Но слова застряли у нее в горле.

Он снова сел рядом с ней на скамью.

– Послушай, Лиша, – холодно сказал он, – теперь это уже совершенно не имеет значения.

– Нет, имеет, очень даже имеет! Я хотела сказать, что ни с кем я не помолвлена. Он просил моей руки, но я еще не дала согласия.

Санзо слушал, но на лице его ничто не отражалось.

– Зачем же ты сказала, что помолвлена?

– Не знаю. Чтобы тебя позлить.

– И что дальше?

– И все, – сказала Лиша. – А дальше я хотела сказать тебе, что даже если ты слеп, то это вовсе не значит, что нужно тут же оглохнуть, онеметь и страшно поглупеть. Я знаю, ты сильно болел, мне очень тебя жаль, но ты, конечно же, заболеешь еще сильнее, если это я была причиной твоей болезни.

Санзо так и застыл.

– Какого черта? – воскликнул он чуть погодя.

Однако Лиша ему не ответила. Прошло довольно много времени, прежде чем он наконец повернулся, пытаясь на ощупь определить, здесь ли она. Руки его повисли в воздухе в незавершенном жесте, когда он нервно спросил:

– Лиша, ты здесь?

– Здесь, рядом с тобой.

– Я думал, ты ушла.

– Я еще не все сказала.

– Что ж, продолжай. Никто тебе не мешает.

– Ты мешаешь.

Воцарилось молчание.

– Послушай, Лиша, я должен помешать тебе! Неужели ты не понимаешь?

– Нет, не понимаю. Санзо, дай мне объяснить…

– Нет. Не объясняй. Я ведь не каменный, Лиша.

Какое-то время они молча сидели рядышком, греясь на солнце.

– Ты лучше выходи за этого парня.

– Не могу.

– Не глупи.

– Никак у меня не получается за него выйти: все время ты на пути попадаешься.

Он отвернулся. Напряженным, сдавленным голосом сказал:

– Я давно хотел перед тобой извиниться… – Он как-то неопределенно махнул рукой.

– Не надо! Не извиняйся.

Снова воцарилось молчание. Санзо выпрямился и потер руками глаза и лоб, точно они у него болели.

– Слушай, Лиша, весь этот разговор ни к чему. Честно. Есть еще ведь и твои родители, они-то что скажут? Впрочем, дело даже не в этом… Самое главное – то, что я живу с дядей и теткой и не могу… Мужчина должен иметь возможность что-то предложить…

– Не унижайся.

– Я и не унижаюсь. Никогда этим не страдал. Я прекрасно понимаю, что представляю собой, но это… это никакого значения не имеет – для меня. То есть, может быть, и имеет, но для кого-то другого…

– Я хочу выйти за тебя замуж, – сказала Лиша. – А ты если хочешь на мне жениться, так женись! А если не хочешь, не надо. Тут я ничего не могу одна