Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

днём повторялись одни и те же сцены: вопросы, осмотры, назначения. Как часы, как безукоризненно настроенный механизм, который, казалось, никогда не даст сбоя.

Мирослав тоже был частью этого механизма. Движения точны, слова отмерены, прикосновения уверены. Всё, как всегда. Но внутри что-то не сходилось, что-то сбивалось с ритма, ломая этот привычный порядок.

Встреча. Вечер. Сталин.

Имя, которое никогда не произносят без нужды.

Имя, которое несёт в себе вес приговоров, надежд, страхов.

Имя, которое звучало в его голове гулко, безостановочно, будто вбитая в череп строка, которую невозможно забыть.

«Почему я? Что от меня хотят? Что, если это ошибка? Что, если — нет?»

Пациенты сменялись один за другим. Зубная боль, воспаление, повреждения. Глаза людей напряжённые, у кого-то — потухшие, у кого-то — полные боли, но все они были чем-то до жути обычные. Они хотели облегчения, лекарства, совета. Он давал им это, как давал всем до них. Руки не дрожали, голос оставался ровным.

Но где-то в середине приёма он понял: он не слушает.

Звуки сливались в белый шум, смысл слов ускользал, а движения становились механическими, как у куклы. Вопрос пациента потонул в этом фоне, рот его двигался, но слова скользили мимо, оставляя за собой лишь отголоски.

Мирослав отвёл взгляд.

Надо сосредоточиться. Нужно держать себя в руках.

— Миргородский!

Голос резкий, чужой, но знакомый до тошноты.

Он не сразу поднял глаза.

В дверях стоял Виктор Ильич Карпов.

Без стука.

Без разрешения.

Просто открыл дверь, словно эта граница ничего не значила.

Мирослав напрягся.

Виктор Ильич не имел причин приходить.

Они не разговаривали просто так. Никогда.

И оттого это вторжение казалось необычно резким, не случайным.

Он не мог просто прийти. Не мог нести пустые слова.

— У Вас очередь, Виктор Ильич, — спокойно сказал Мирослав, не спеша откладывать инструменты. — Или мне начать сомневаться в Ваших хирургических навыках?

Карпов не улыбнулся.

Он подошёл ближе, опёрся руками о край стола, чуть наклонился вперёд. Не угрожающе, но вторгаясь в пространство.

— Вы что, на похоронах?

Мирослав остался неподвижным.

Карпов всегда говорил в лоб, без обиняков, смотрел, как человек будет выкручиваться.

— Всё нормально, — ответил Мирослав, продолжая закрывать карточку пациента.

— Да? — Виктор Ильич склонил голову чуть в сторону, разглядывая его с таким выражением, будто видел гораздо больше, чем следовало бы. — Вы так отвечаете, когда всё не нормально.

«Он смотрит не просто так.»

«Он чувствует слабину.»

«Я не должен дать ему этой победы.»

— Виктор Ильич, — тон остался ровным, ни на каплю не изменился. — У меня пациенты. Если Вы пришли обсудить мою мимику, могу порекомендовать Вам терапевта.

Гулкая пауза.

Карпов её изучал.

А потом разжал пальцы, оторвался от стола.

— Ну-ну, Миргородский. Вы у нас, как всегда, в своём репертуаре.

Он развернулся, вышел, даже не захлопнув за собой дверь.

Но оставил после себя нечто большее.

Ощущение, что это был не просто визит.

Он знал.

Но что именно?

Кабинет наполнился очередным запахом лекарства и несвежего табака — тяжёлым, въедливым, почти физически ощутимым. Мирослав ещё не до конца отрешился от недавнего визита Карпова, но время в больнице не останавливалось, сменяя пациентов, словно кадры в череде однотипных снов. Он даже не взглянул на карточку, прежде чем поднял голову и встретился взглядом с новым посетителем.

Мужчина лет сорока, лицо грубое, нос с горбинкой, глубоко посаженные глаза. Он не выглядел ни встревоженным, ни раздражённым, скорее… слишком спокойным. Спокойствием человека, которому всё известно заранее. Он сел в кресло, небрежно опустив руку на подлокотник, и лишь после короткой паузы выдал:

— Говорят, Вы сегодня с самим товарищем Сталиным встречаетесь.

Слова врезались в тишину, как удар молотка по железу.

Секунда молчания. Гулкая, тяжёлая.

Значит, уже говорят.

Слухи всегда были быстрыми, но Мирослав не ожидал, что они разлетятся так скоро. Впрочем, это не удивляло — в больницах всегда находились те, кто умел слушать и передавать дальше, кто ловил слова на лету, извлекал из них смысл, прежде чем сам говорящий успевал осознать, что сказал. Но всё же…

Пациенты. Уже и они знают?

Горло сжалось, но голос остался ровным.

— Говорят? — он произнёс это лениво, отстранённо, как будто спрашивал о погоде. — Откуда?

Мужчина усмехнулся.

— Да у нас ничего не скроешь. Говорят, особый приказ.

Особый приказ.

Гулкие слова. Вязкие, словно размазанные по воздуху.

В животе неприятно похолодело.

«Они знают. Даже пациенты знают.»

«Как далеко это зашло?»

Мирослав почувствовал, как сжались пальцы, будто желая вцепиться в что-то, но он тут же взял себя в руки. Спокойно поднял инструменты, проверил стерильность, не давая глазам остановиться на лице мужчины. Равнодушие — вот ключ.

— Я не знаю деталей, — отрезал он.

Всё. Тема закрыта.

Но пациент не спешил переводить разговор на своё здоровье. Он смотрел. Долго. Испытующе. Будто ждал чего-то.

Мирослав не дал ему этой реакции.

Не вздрогнул. Не отвёл взгляда. Не выдал себя.

Просто работал.

Но ощущение, что его обсуждают за закрытыми дверями, что чьи-то взгляды застают его врасплох, даже когда он думает, что один — не отпускало.

И от этого становилось хуже.

Глава 63

Предупреждение без имени

* * *

Столовая встретила его привычным гулом голосов, скрипом стульев, звоном металлических ложек, касающихся керамических тарелок. Обычный день. Обычные лица. Обычные разговоры. И всё же — чужая реальность, в которую он сегодня входил не как часть единого механизма, а как человек, которого этот механизм вот-вот выбросит за ненадобностью.

Слишком много шёпота.

Он взял поднос, двинулся к дальнему углу, избегая встречаться глазами с коллегами. Густой запах разогретого супа и крепкого чая висел в воздухе, впитанный в пропитанные влагой стены, в мятые халаты врачей, в ткань скатертей, давно утративших первоначальный цвет. Где-то в углу громко хохотали санитары, перекидываясь грубыми шутками, чуть дальше — хирурги обсуждали сложную операцию, понижая голоса, словно говорили о государственном заговоре.

Но он не слышал смысла в их словах.