Миссия в Сараево - Алим Онербекович Тыналин

— Спасибо. За помощь.

— Служим одному делу. Свобода. Так ведь?

Я кивнул.

— Так.

Вышел из дома. Телега стояла у ворот, запряженная старой лошадью. Рыжая, худенькая, но крепкая. Старик уже сидел на козлах, держал поводья.

Я залез в кузов, сел на сено. Мокрые брюки прилипли к ногам, неприятно, но деваться некуда.

Телега тронулась. Лошадь пошла рысью по деревенской дороге. Мы выехали из деревни, поехали через поля. Солнце поднялось над горами, осветило долину. Красиво. Зелено. Мирно.

Я закрыл глаза. Покачивание телеги убаюкивало. Я устал. Очень устал.

Заснул под стук колес по камням.

Проснулся от резкого толчка. Телега остановилась. Я открыл глаза. Вокруг станция. Небольшая, деревянная платформа, рельсы, семафор. Вывеска: «Лозница».

Старик обернулся.

— Приехали. Здесь поезд до Белграда. Через два часа отправление.

Я слез с телеги. Размял затекшие ноги. Посмотрел на часы. Половина второго дня. Я спал в телеге шесть часов подряд.

— Спасибо, — сказал старику.

Он кивнул, развернул телегу, поехал обратно.

Я пошел к станционному зданию. Маленькое, одноэтажное, касса в углу. Купил билет до Белграда. Десять динаров.

Сел на скамейку на платформе. Ждал поезда. Думал о легенде.

Поезд пришел через два часа. Старый, грязный, третий класс. Залез в вагон, сел у окна. Вагон почти пустой, в дальнем углу сидели только пара крестьян с мешками.

Поезд тронулся. Лязг колес, стук на стыках рельсов. За окном проплывали поля, деревни, леса.

Вскоре я уснул. В Белград мы приехали на закате.

Паровоз выпустил протяжный гудок, эхо покатилось над красными черепичными крышами старого города, растворилось где-то в дымке над Дунаем. Железные колеса застучали медленнее по рельсам, стуки участились, превратились в грохот на стрелках.

За окном мелькали запасные пути, товарные платформы, штабеля досок, крытые вагоны с надписями на немецком и венгерском. Запах угольного дыма и машинного масла ворвался в приоткрытое окно купе вместе с вечерней прохладой.

Напротив меня сидел толстый купец из Ниша, господин Йованович, торговавший кожами.

Всю дорогу от Вршаца он рассказывал о своих делах, жаловался на австрийские таможенные пошлины, предсказывал скорую войну. Я поддерживал разговор ровно настолько, чтобы не показаться нелюдимым, но не настолько, чтобы запомниться.

Вежливый интерес, несколько общих фраз о политике, немного сочувствия к торговым затруднениям купца. Обычный попутчик, каких десятки ездят этим поездом каждую неделю.

— Ну вот и приехали, — Йованович со вздохом поднялся, потянулся, затем стал стаскивать с верхней полки дорожный саквояж, обитый потертой кожей с медными заклепками. — Слава Богу, дома. Устал от этих поездок. Раньше торговля была проще, границы не так строго охранялись. А теперь на каждой станции проверяют, как будто мы контрабандисты.

Я кивнул и поднялся.

Поезд остановился с протяжным скрипом тормозов. Паровоз выпустил последнее облако белого пара, которое поднялось к вечернему небу. По платформе зашагали пассажиры с чемоданами и узлами, носильщики в синих фартуках покрикивали, предлагая свои услуги, жандармы в темных мундирах с винтовками наперевес дежурили у выходов.

Я спустился по железным ступенькам на платформу. Под ногами хрустнул гравий, смешанный с угольной пылью. Воздух теплый, но уже не дневной зной, вечерняя свежесть приходила с Дуная, приносила запах речной воды, водорослей, рыбы.

Вокзал встретил привычной суетой. Продавец газет выкрикивал заголовки.

Женщины в длинных юбках и широкополых шляпах провожали встречали родственников. Извозчики у выхода наперебой предлагали довезти до любой точки города.

Я миновал главное здание вокзала, двухэтажное строение из желтого кирпича с высокими арочными окнами, построенное по венскому образцу, но уже обветшалое, с облупившейся штукатуркой и трещинами в стенах. Над входом висел герб Королевства Сербии, белый двуглавый орел на красном щите, увенчанный золотой короной.

Под ним мраморная доска с надписью золотыми буквами: «Главный железнодорожный вокзал Белграда. Открыт в 1884 году Его Величеством Королем Миланом I». Я прошел мимо билетных касс, мимо зала ожидания первого класса с кожаными диванами и газетами на столиках, мимо буфета, откуда доносился запах крепкого кофе и свежей выпечки. Вышел на привокзальную площадь.

Белград встретил меня вечерним оживлением. По улице Краля Милана, двигался нескончаемый поток экипажей, телег, редких автомобилей.

Извозчичьи пролетки с откинутыми верхами везли господ в котелках и дам с зонтиками. Тяжелые грузовые телеги, запряженные парами лошадей, тащили бочки с вином, мешки с зерном, ящики с товаром.

Один автомобиль, блестящий «Бенц» темно-зеленого цвета, медленно проехал мимо. Водитель в кожаном шлеме и очках сигналил резиновой грушей, разгоняя пешеходов.

По тротуарам шли горожане. Господа в темных костюмах тройка с золотыми цепочками часов, белых крахмальных воротничках и шелковых галстуках.

Дамы в длинных платьях с высокими воротниками, украшенными брошками, в шляпах с широкими полями и вуалями, с маленькими сумочками-ридикюлями в руках.

Я поймал извозчика, тощего старика в засаленной поддевке и войлочной шапке, державшего вожжи одноколки с облезлой рыжей кобылой. Назвал адрес: «Дубровачка, семь».

— Дорчол? — переспросил извозчик хриплым голосом, явно проверял, не ошибся ли я. Дорчол был рабочим кварталом, не самым респектабельным районом. — Далековато будет, господин. Двадцать пара.

Я молча протянул ему монету. Он прикусил ее зубами, проверяя подлинность, кивнул удовлетворенно, спрятал в карман поддевки.

— Садитесь, довезу.

Я забрался в пролетку. Сиденье жесткое обитое потрескавшейся кожей, из которой кое-где торчала конская шерсть. Извозчик цокнул языком, дернул вожжи, и кобыла нехотя тронулась с места. Колеса застучали по булыжной мостовой, экипаж закачался на рессорах.

Мы двинулись по улице Краля Милана в сторону центра. По обеим сторонам тянулись трех-четырехэтажные дома в стиле эклектики.

Смесь неоклассицизма и балканского барокко. Фасады выкрашены в желтые, бежевые, бледно-розовые тона, украшены лепниной, карнизами, балконами с ажурными коваными решетками.

Первые этажи занимали магазины и кафаны. Витрины освещались керосиновыми лампами и редкими электрическими лампочками. Вывески на сербском и французском: «Мода и галантерея», «Книжная лавка Йовановича», «Ресторан 'Сербская корона», «Табак и сигары».

Улица оживала вечером. Кафаны открывали двери, оттуда доносилась музыка, гусле, скрипка. Запахи жареного мяса, лука, паприки смешивались с ароматом свежеиспеченного хлеба из пекарен.

Мы свернули на одну из боковых улочек, ведущих к Дунаю. Здесь архитектура менялась.

Старые турецкие дома со вторыми этажами, нависающими над узкими улицами, с деревянными решетками на окнах, покрытыми резьбой. Мостовая здесь хуже, булыжники разъехались, кое-где зияли выбоины, заполненные грязью после недавнего дождя. Пролетка подпрыгивала на неровностях, я держался за край сиденья.

Дорчол был старым районом, рабочим кварталом на берегу Дуная. Улицы узкие, дома лепятся друг к другу, белье сушится на веревках между окнами через улицу. Пахло рыбой, речной сыростью, дымом из кузниц, кожей из сапожных мастерских, навозом от лошадей, тащивших телеги на рынок.

Река текла где-то внизу, за