Миссия в Сараево - Алим Онербекович Тыналин

— Приехали, — объявил извозчик, останавливая пролетку перед узким трехэтажным домом. — Дубровачка, семь.

Я слез с пролетки, извозчик тронул вожжи и уехал. Я остался один на пустынной улице.

Поднялся по ступенькам к двери, толкнул. Она скрипнула, открылась. Вошел в узкий темный коридор. На первом этаже слева дверь квартиры, из-под нее пробивалась полоска света, слышались голоса, там ужинала семья.

Я поднялся на второй этаж, достал из кармана ключ, тяжелый железный ключ с витой бородкой. Вставил в замок, повернул. Замок щелкнул, дверь открылась.

Квартира встретила меня темнотой и спертым воздухом. Я вошел, закрыл дверь за собой, повернул ключ, запирая изнутри. Постоял в темноте, прислушиваясь. Тишина. Только слабый скрип половиц под ногами, тиканье часов на каминной полке в комнате.

Нащупал на стене спички, чиркнул. Вспыхнул огонек, я зажег керосиновую лампу на столике у входа. Теплый желтый свет разлился по коридору.

Жилье, снятое Артамоновым для агента, работающего под прикрытием небогатого журналиста. Ничего лишнего, ничего, что привлекло бы внимание. Обычная квартира обычного человека, живущего на скромное жалованье.

Прошел в комнату, нащупал на стене спички, чиркнул. Вторая лампа вспыхнула, осветив пространство ровным мягким светом.

И тут я увидел.

На столе у окна, там, где я оставлял чистые листы бумаги и блокнот для записей, стояла бутылка. Темное стекло, золотистая этикетка, изящные французские буквы: «Hennessy V. S. O. P.» Коньяк. Дорогой, настоящий французский коньяк, какой пьют в офицерских клубах и аристократических салонах.

Рядом с бутылкой два хрустальных бокала. Чистые, отполированные до блеска, переливающиеся в свете керосиновой лампы.

Я замер, прислушиваясь.

Никого.

Но кто-то был здесь. Совсем недавно.

Я медленно обошел комнату, держась наготове. Проверил за шкафом, заглянул под кровать, распахнул дверь в кладовку. Пусто. Окно закрыто изнутри, ставни заперты на крючок. Дверь заперта, когда я вошел.

Как они проникли?

Вернулся к столу. Рядом с бокалами лежал конверт из плотной кремовой бумаги, дорогой, с водяными знаками. Не запечатан, просто заложен треугольником. Я взял его двумя пальцами, развернул.

Внутри визитная карточка. Белая, с тисненым золотым орнаментом по краям. Текст на немецком языке, отпечатанный изящным готическим шрифтом:

'Major August von Urbach

Militärattaché

Zu Ihren Diensten'

Майор Август фон Урбах. Военный атташе. К вашим услугам.

Под печатным текстом приписка от руки. Почерк изящный, уверенный, с характерными немецкими росчерками:

«Für einen würdigen Gegner»

Для достойного противника.

Ниже, по-русски, тем же изящным почерком:

'Когда поймете, что проиграли, приходите. Поговорим как цивилизованные люди. Коньяк превосходный, французский, надеюсь, вы ценитель.

p. s. Передайте привет подполковнику Артамонову. Давно не виделись'

Подпись: просто инициал «У» с витиеватым росчерком.

Глава 7

Встреча

Я стоял неподвижно, держа визитку в руках. Сердце стучало ровно, размеренно, мои навыки не давали телу выдать эмоции. Даже сейчас, когда я в одиночестве. Но внутри все сжалось.

Урбах.

Он или его люди были здесь. В моей квартире. Прошел через запертую дверь, оставил послание и ушел, не оставив следов. Показал, что может проникнуть куда угодно, когда захочет.

Показал, что я открытая книга.

Я медленно опустил визитку на стол рядом с бутылкой. Посмотрел на коньяк, на бокалы, на изящную надпись.

Взял бутылку, повертел в руках. Тяжелая, полная, печать не сорвана. Настоящий французский коньяк, который стоит больше, чем я плачу за эту квартиру за месяц.

Послание было ясным. Урбах не просто знал обо мне. Он наблюдал, оценивал, изучал. И решил, что я достаточно интересен, чтобы с ним играть.

Он мог арестовать меня сегодня. Мог подстроить «несчастный случай» по дороге с вокзала. Мог передать информацию сербской полиции, и меня выслали бы из страны как нежелательное лицо.

Но он этого не сделал.

Потому что хотел большего.

Я поставил бутылку обратно на стол. Взял визитку, поднес к пламени лампы. Бумага вспыхнула, сгорела за несколько секунд, я бросил пепел в пустой таз на умывальнике.

Но послание осталось.

Я подошел к окну, осторожно отодвинул занавеску, посмотрел на темную улицу. Фонарь освещал мостовую, отбрасывая круг желтого света на булыжники. Никого. Только кошка перебежала дорогу, скользнув серой тенью вдоль стены.

Я отпустил занавеску. Снял пиджак, повесил на спинку стула. Лег спать и заснул быстро, без сновидений.

Проснулся от церковных колоколов. Звон разливался над Дорчолом, медленный, торжественный, призывающий верующих на утреннюю службу.

Я открыл глаза, посмотрел на часы на каминной полке. Половина седьмого. Солнечные лучи пробивались сквозь щели в ставнях, расчерчивая пол золотыми полосами.

Встал, прошел к умывальнику. Плеснул холодной водой в лицо, вытерся грубым полотенцем.

Надел чистую белую рубашку, застегнул манжеты на запонки, простые, серебряные, без вензелей. Темный жилет, галстук в тонкую полоску, темно-синий костюм. Вычистил ботинки до блеска тряпкой с ваксой. Причесался перед зеркалом, пригладил волосы.

Александр Дмитриевич Соколов, журналист «Нового времени». Респектабельный, но не богатый. Образованный, но не аристократ. Человек, который мог появиться в любом обществе, не вызывая подозрений.

На кухне поставил турку с водой на керосиновую плиту. Пока вода закипала, отрезал ломоть черного хлеба, намазал тонким слоем масла из глиняной крынки.

Сварил крепкий кофе, разлил в чашку, добавил два куска сахара. Позавтракал стоя у окна, глядя на просыпающийся Дорчол.

Улица Дубровачка оживала. Женщины с ведрами шли к колодцу. Торговец молоком ехал на телеге, выкрикивая свой товар.

Мальчишки гнали стадо коз к выгону за городом. Из соседнего дома вышел мужчина в рабочей блузе и кепке, закурил трубку, зашагал в сторону табачной фабрики.

Обычное утро. Мирное утро.

Допил кофе, вымыл чашку, убрал на полку. Проверил браунинг, полный магазин, патрон в патроннике, предохранитель. Засунул в кобуру под мышкой, надел пиджак. Оружие не выделялось.

В карман положил блокнот и карандаш, журналист должен делать заметки. В другой карман кошелек с небольшой суммой, несколько динаров и австрийских крон.

Крупные деньги остались в тайнике под половицей. Коньяк пока оставил на столе. Я еще не решил вылить или выпить его.

Запер квартиру, спустился по скрипучей лестнице на улицу.

Утренний Белград встретил запахом свежеиспеченного хлеба и конского навоза. Солнце поднималось над крышами, окрашивая желтые и розовые фасады домов в теплые золотистые тона.

Извозчики выезжали на главные улицы, хлопая кнутами над лошадиными крупами. Трамвай прогромыхал по рельсам на соседней улице, выпуская искры из-под пантографа.

Я шел неторопливо, останавливаясь у витрин, разглядывая вывески, будто прогуливаясь без определенной цели. Маршрут продуман заранее. Петлял по переулкам, делал круги, возвращался назад, проверяя, нет ли слежки.

У табачной лавки на углу улицы Краля Петра остановился,