Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

Боярин ответно заулыбался. А мудр у них все же государь.

Понятно, Заболоцкая эта царевичу не пара, но когда упрется мальчишка? И дело сделано не будет, и деньги потрачены, и Росса вся взбаламучена – ни к чему это, лучше сделать, как государь сказал. И то, другой бы приказал просто, а Борис по-человечески отнесся, старается он свои решения объяснять, полагает, что так и люди работать будут лучше. И боярин старается его доверие оправдывать.

– Во всем прав ты, государь. Так и сделаем.

– Сделай, боярин. Причину какую подходящую придумай, и все хорошо будет.

– Да, государь.

Боярин ушел, а Борис призадумался.

И отправить бы своего человека, разузнать, как и что, но и не надо бы внимания к Устинье привлекать. Ой, ни к чему.

Подождать придется.

Лучше он кое-что другое сделает.

– Как Федька объявится, пусть ко мне придет, – отдал он приказ.

Вот и ладно. Узнает он все из первых рук, и расспрашивать особо не придется.

* * *

Фёдору на тот момент тяжко пришлось. Его метлой гнали от комнаты боярышни, еще и шипели злобно, и глазами сверкали. Стоит себе старушка сухонькая, пальцем ткни – переломится, а метла у нее в руках. И машет так грозно…

Фёдор больше от неожиданности остановился. Чего это – чтобы его метлой побили? Нет такого закона, чтобы царевичей метлой поганой бить и гнать!

– Бабка, ты чего?

Умнее как-то ничего и не придумалось. Агафья Пантелеевна подбоченилась:

– Ты чего тут носишься, оглашенный? Скажи спасибо – не побила!

– Да я… царевич я!

– А боярышня спит! Чего ты к ней ломишься, царевич?! Будить ее нельзя, это я тебе как на духу скажу! Али ты ей зла желаешь?!

Рассчитала Агафья все правильно, на последний вопрос Фёдор и ответил:

– Да я… Нет, конечно!

– А коли так – не ломись к ней! Я сейчас дверку приотворю, в щелку посмотришь. Истерика была у нее, пришлось успокаивающим отваром отпаивать, вот и спит таперича. Сколько надобно проспит, потом проснется – спокойна будет.

– Вот оно что, – сообразил Фёдор.

Такое-то он и у родимой матушки в покоях видывал. Когда лекари требовали, чтобы поспала больная, сонным отваром ее поили, будить запрещали.

Фёдор назад и сдал. Не дурак же он?

– Может, Адама прислать? Лекаря.

Агафья поклонилась:

– Как угодно будет царевичу, а только никого я пока к девочке не подпущу. Пусть проснется сама, тогда и видно будет. Нельзя ее тревожить сейчас. Никак нельзя!

– Что случилось-то, бабка?

Фёдор и у боярина уж спрашивал, да только тот и сам мало знал. Тать, нож, Устинья, истерика – и все, пожалуй. Дарёна сейчас сама лежала, от страха отходила, Агафья и ее отваром напоила да спать уложила. Возраст же!

Она-то волхва, ей многое нипочем, а Дарья – баба простая, ей каждый случай такой – считай, вырванный кусок жизни. Ладно уж, поговорит она с царевичем, пусть его. Не кричит он, ногами не топает, вот и она ругаться не станет.

– Ты, царевич, знаешь, поди? У Устиньи брат женился, и маленький у него уж есть.

– Не рановато ли?

Про свадьбу Фёдор знал от Михайлы, а про маленькую Вареньку уже нет, не интересовали его чужие дети.

– Нагуляли до свадьбы, вот родители и поженили их, – махнула рукой Агафья.

Фёдор хмыкнул, но говорить не стал ничего. И такое бывает, дело житейское. Обычно до родов женят, но всякое случается в жизни, не всегда и угадать удается.

– Маленькая с нянькой была, зубки резались у нее, ревела громко. Устя зайти к ним решила, тоже малышку понянчить.

– Зачем? – Вот теперь Фёдор неподдельно изумлялся.

Нянчить?

Малышей?

Они же орут, пачкают, они ничего не понимают, и вообще… Фу?

Агафья на него посмотрела, как на недоумка какого.

– Любит Устинья Алексеевна с детками возиться. Поди, и своих хочет!

Фёдор тут же выпятил грудь и заулыбался, ровно ему алмаз какой подарили.

Хочет, конечно! От него! Да?

– А в комнате тать оказался, кажись, через забор махнул как-то, следов не нашли. Устя вошла, а гад на няньку ножом замахивается. Она закричала, тоже нож со стола схватила да татя и ударила, удачно еще получилось, что насмерть. А с боярышней от такого нервный припадок случился. Сонным зельем мы ее напоили да уложили, чтобы горячки не было. Женщина ж! Как такое пережить спокойно?

Вот теперь Фёдору и все понятно было, и ругаться не хотелось. Пусть бабка ее и дальше так хорошо охраняет, не от него, конечно, он-то в будущем муж Устиньин, законный, но… пусть пока постережет.

– А пройти посидеть с ней рядом можно?

Агафья головой сурово качнула:

– Уж прости, царевич, хочешь – казнить меня вели на месте, а не пропущу. Ты ж не усидишь, знаю я вас, молодых-горячих, начнешь ее за руки хватать али поцеловать попытаешься.

Уши у Фёдора краснели медленно, но неотвратимо.

– Это…

Угадала Агафья без всякого зеркала волшебного и дара предвидения, да и чего тут угадывать, не первый такой дурачок на нее смотрит, авось и не последний?

– Вот. А ее будить сейчас никак нельзя. Понимаешь? Совсем никак, не то хуже потом будет!

Фёдор только вздохнул, еще раз посмотрел в щелочку на Устинью.

Девушка лежала на боку, подложив руки под голову, коса длинная на пол спадала, на личике выражения менялись. Вот увидела что-то плохое, нахмурилась, шевельнулась, потом лоб разгладился, на губки улыбка набежала, и вся она такая стала, на ангела похожая…

Только облизываться и осталось.

– Ты ее постереги, бабка.

Серебряный рубль Агафья с достоинством приняла, даже поклонилась.

– Ты уж прости, царевич, когда не так сказала чего, а только девочку я защищать буду.

Фёдор и не возражал. Гнев улегся.

Но в Разбойный приказ он еще съездит, разъяснит там у боярина Репьева. Пусть объяснит, как у него тати по столице бегают невозбранно? А?!

* * *

День прошел, хлопотами наполненный, вечер уж наступил, когда Устинья глаза открыла, потянулась. Агафья тут же рядом оказалась, на внучку поглядела пристально. Вроде и обошлось?

– Устенька, очнись, внученька…

– Бабушка?

Агафья Пантелеевна внучке лоб пощупала.

– Нет у тебя горячки, хорошо это.

– Нет… С чего горячка?

– Не помнишь ты ничего? Устя?

Тут-то Устинья и вспомнила. И татя, и огонь черный, и действия свои, и застонала в голос, не сдерживаясь уже:

– Ох-х-х!

– Считай, вечер уже! Почти сутки ты без сознания лежишь, и я тебя добудиться не могла. Уж и царевич приезжал, и из