Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

чему в других странах людей учат, да и сами учить начнем, благословясь. Университет построим, для начала будем медикусов учить, строителей да корабелов, этих мне остро не хватает. По этим наукам книги и старайся покупать, остальное уж потом добавлять будем.

– Дорого сие встанет, государь.

– Не дороже денег. А знания всего ценнее, – отмахнулся Борис. О том, что будет и контроль, и отчетность, он и не упоминал, Руди и сам не дурак, понять должен. И о том, что он-то все одно свой, ему и то продадут, что россам не покажут даже, и еще что в придачу дадут… Могут. Обаятелен, подлец, надо отдать ему должное.

Руди это тоже понимал, только что вслух не произносил.

Вслух он уточнял другое.

Что, как, когда?

Борис тянуть не собирался. Пусть берет да и едет. Пока все снегом да льдом покрылось, путешествовать легко. Большинство людей готово уж, дело за Истерманом, и ему приятно на родине будет побывать, разве нет?

Рудольфус кивал и соглашался.

А думал он и еще о том, что Бориса убирать надобно.

Известно же, кто молодняк учит, тот и прав, тот и в головы детские что захочешь вложит.

Когда юных россов в Лемберге да Франконии б обучали, они б мигом стали Россу отсталой да древней считать. А Борис на другое замахнулся.

Он не просто преподавателей позвать хочет, нет! Он книги желает, да не по философии какой, а по естественным наукам, по тем наукам, которые страны вперед двигают Свои корабелы, свои астрономы, свои строители, свои лекари – это все для страны надобно.

И учить по этим книгам россов будут россы. Уж Руди-то себе не врал.

Не разберутся они в знаниях да науках чужеземных? Еще как сообразят!

И прочитают, и поймут, и дополнят – они еще и поумнее некоторых графьев да герцогов. И через два-три поколения вырастут россы, которые на Лемберг и Франконию, Джерман и Ромею будут сверху вниз смотреть. Очень даже легко.

А такого допускать нельзя.

Россам внушать надобно, что они тут на старине сидят, аж подбрюшье сгнило, а вот там-то, в иноземщине, все светлое и радостное! Чтобы туда они тянулись, чтобы на все родное и домашнее плевали сверху вниз. Тогда и покорить их можно будет.

А Борис основы ломает.

Убирать его надобно, да побыстрее…

Что ж.

Ты хочешь, государь? Я поеду. А уж что привезу…

* * *

Не обладал Сивый никакими силами волховскими, его умение в другом было.

Выглядел он так… когда умылся, причесался, совершенно невзрачным стал, неприметным, обыденным. Холоп – и холоп, таких на любом подворье десяток бегает, вот и не обращал на него никто внимания. А уж лавка деревянная в руках и вовсе его в невидимку превратила.

Несет мужик лавку?

Знает, куда несет, зачем несет… и пусть его! Никто и не задумался даже.

Дарёна на то время малышку Варвару тетешкала. Капризничала маленькая, зубки у нее резаться начинали[69].

Вот и получите все радости. Тут и слюни бахромой, тут и глазки красные, и сопельки, и плачет малышка, и спать не хочет… Устя обещала сварить чего полезного, но пока не сварит – все на ручках, все на нянюшке.

Знала Дарёна, что это не Илюшина дочка родная, ну так и что с того?

Повзрослел парень, мужчиной стал. Малышку словно родную принял, для такого душа нужна не грошовая, не бросовая. Иные и для родных-то малышей в душонке своей места не найдут, а тут…

Илья лично нянюшку попросил, та и растаяла, сердиться не стала.

Чужое дитя?

Не тот отец, кто сделал, а тот, кто вырастит! Да и в радость ей маленькая Варюшка.

Боярышни уж выросли, малышей она еще когда дождется, да и допустят ли ее к тем малышам? А тут счастье маленькое, нечаянное, да уже любимое!

На мужика, который лавку зачем-то принес, Дарёна и внимания не обратила. Кивнула, мол, у окна поставь – и снова к Вареньке.

Сивый вперед шагнул, засапожник в ладонь удобно лег. Много ли бабе надобно?

За волосья ухватить да горло перехватить, чтоб орать не вздумала. Чтобы шума не было. Подержать секунд несколько, да и оттолкнуть, чтобы кровью не заляпаться.

Не успел.

Дверь скрипнула.

Обернулась Дарёна, увидела перед собой татя с ножом занесенным, ахнула – и малышку собой загородила, руку нелепо вперед вытянула.

Устя, которая в светелку вошла, на долю мига заледенела, ровно время остановилось.

Сивый первым опомнился.

Сейчас шагнуть вперед, ударить старуху, толкнуть ее на молодую – и бегом за дверь! С малявкой не получится… ну хоть ноги унесет!

Шаг сделать он еще успел и дотянуться до Дарёны тоже. Самым кончиком ножа дотянулся, рукав сползший порезал. И – осел к ее ногам.

Устя стояла, как и была, питье навзничь уронила, а руку левую вперед протянула.

И рука черным светом светится.

И глаза у Устиньи – тоже черные.

Тут Дарёна и сознание потеряла. Не от боли, от страха лютого.

* * *

Невелик труд – траву заварить, сложнее заговорить ее.

Ежели первое Устинье без труда давалось, то второе немалой головной да зубной боли стоило, а то и ругательств, да вот беда, ругаться при заговоре нельзя. А хочется, ой как хочется!

Не умеет она! Заговоры… им ведь тоже учиться надобно! Начала Агафья учить ее, да мало! Слишком мало!

Заговор – это ж не просто слова, можно выучить их, можно на другие поменять… заговор – это музыка. На нее настроиться надо, тайный ритм поймать, отзвук мира услышать, приноровиться, подстроиться…[70]

А с музыкой Устинье всегда туго приходилось, не умеет она петь, как взвоет – птицы с неба попадают. И сейчас вот надо, а не умеет она, не слышит музыку мира, мелодию трав не чувствует, не может их в соответствие привести!

Другая волхва бы пять минут потратила, Устя малым не час провозилась. Пока нашептала, что надобно, пока уверилась, что вреда малышке не будет, пока три раза сама проверила да прабабке показала.

Ребенок же!

Со взрослыми всяко проще, а тут капля лишняя, а малышке плохо станет, животиком промучается всю ночь вместо зубок… не надобно такого.

Вот и возилась Устя. Сама зубами скрипела, заговаривала, понимала, что учиться надобно, вот и терпела, и старалась. На будущее все пригодится. Справилась наконец, к Дарёне пошла, дверь ногой приоткрыла, чтобы отвар не колыхнуть в кувшине, а в комнате ужас творится!

Дарёна спиной стоит, над Варенькой наклонилась и не чует, что тать к ней