Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

выскользнуть, сбежать. Он знал, что в другой ситуации этот человек пошёл бы к фельдшеру, дал бы пару копеек и ему бы выдернули этот зуб железными щипцами — наспех, грубо, без понимания, что будет потом.

Но Мирослав знал, как надо.

— Вынем.

Пациент вздрогнул.

— Так сразу?

— Чего ждать?

— А не вытерпеть?

— Вы уже терпите.

Короткий момент, когда человек, ещё секунду назад сомневавшийся, вдруг решается.

— Ладно. Делайте, как знаете.

Мирослав сделал всё так, как должен был сделать врач, а не мясник. Он обработал инструменты, он подготовил пациента, он объяснил, что будет делать, и как это поможет. В каждом движении была уверенность, но не слепая — выверенная, строгая, без той показной резкости, с которой иной врач берётся за дело только для того, чтобы побыстрее закончить.

— Терпите.

Щипцы мягко легли на зуб.

Раз, два, три.

Один чёткий поворот, движение кисти — и всё.

Мирослав отложил инструмент.

Кровь заполнила рану, потекла к уголку рта, но он вовремя прижал ватный тампон.

— Вот и всё.

Пациент моргнул, словно не сразу понял, что уже всё закончилось.

— Уже?

— Уже.

— Но я даже не…

Он хотел сказать «не почувствовал», но не сказал. Он просто медленно провёл языком по пустому месту, где ещё минуту назад была боль.

В глазах мелькнуло что-то, похожее на удивление.

А потом — на благодарность.

— Не знаю, как вам это удаётся, но вы, наверное, настоящий волшебник. Моё состояние значительно улучшилось, и зуб не болит, как прежде.

Мирослав только вытер руки о чистую салфетку.

Это была всего лишь мелочь. Одна удалённая боль.

Но, чёрт возьми, это была его победа.

Когда дверь за пациентом закрылась, тишина кабинета стала вдруг особенно ощутимой, почти весомой. Только слабое тикание часов на стене и приглушённый гул больничного коридора напоминали о том, что жизнь продолжается, что мир не замер, что где-то, совсем рядом, идут по своим делам другие люди, не знающие, не понимающие, что здесь, в этой комнате, произошло нечто важное.

Мирослав медленно сел на стул, провёл ладонью по лицу. Он знал, что не имеет права на усталость, что сейчас не время расслабляться. Это был всего лишь первый шаг — ничтожно малый, но значимый.

Первый пациент, первая победа.

Это не была революция, не было громких заявлений, не было взмаха знамени, за которым последуют сотни, но… он сделал то, что должен был сделать.

Он посмотрел на свои руки. Крепкие, уверенные, чистые — и всё же ему казалось, что на них осталось что-то невидимое.

Ответственность.

Не перед пациентом, не перед главврачом, не перед Сталиным, а перед самим собой.

Если этот человек выйдет в коридор и скажет кому-то, что лечение прошло хорошо — значит, это начало.

Если другой врач задумается, что можно работать иначе — значит, это первый шаг.

Если хоть что-то сдвинется с мёртвой точки — значит, его присутствие здесь не бессмысленно.

Но он знал, что не будет легко.

Сергей Викторович наверняка скажет, что Мирослав просто хочет произвести впечатление, что это было везение. Другие врачи, особенно старшего поколения, будут смотреть с сомнением — кто он такой, чтобы учить их?

А те, кто работает безразлично, для кого пациенты — просто цифры в статистике, будут молчаливо ненавидеть.

Потому что одно только присутствие человека, который хочет изменить что-то, заставляет их видеть свою собственную никчёмность.

Но ему не важно.

Ему нужно идти дальше.

Мирослав взял карандаш, развернул тетрадь, где уже были записи — быстрые, сделанные на бегу мысли, схемы организации, расписанные до деталей планы по изменению подхода к диагностике.

Теперь они были не просто идеями.

Теперь это было будущее, которое он должен построить.

И он не остановится.

* * *

За окном было темно. Ночной город дышал ровно, спокойно.

Москва — город, который видел слишком многое. Город, в котором люди исчезали, словно никогда не существовали, город, где страх жил в тенях, в недосказанности, в случайных взглядах, в замолчанных именах.

Но это был и город, где можно было изменить мир — если знать, как.

Мирослав закрыл тетрадь, постучал карандашом по обложке, прислушиваясь к отголоску собственных мыслей. Внутри не было ни радости, ни удовлетворения — только ощущение, будто он стоит на краю чего-то огромного, неизвестного, над бездной, где один неверный шаг может погубить его, но другой — привести к чему-то новому, важному.

Он не знал, каким будет завтрашний день. Не знал, что ждёт его через неделю, через месяц.

Но одно он понял: если не действовать — ничего не изменится.

Мирослав записал эти слова в свою тетрадь — последнюю мысль на сегодня, резкую, твёрдую, почти высеченную на бумаге.

Неудачи будут. Но если не действовать, то ничего не изменится.

Он закрыл тетрадь, встал, чувствуя, как мышцы спины заныли от долгого напряжения. Комната вдруг показалась тесной, слишком маленькой для всего, что происходило в его голове.

Он подошёл к окну.

Ночной город встречал его светом — фонари, окна, далёкие огни, пульсирующие в темноте, словно мерцающие звёзды на свинцовом небосводе.

Город жил.

Город дышал.

И он был частью этого города, частью этой эпохи, частью чего-то большего, чем просто врачебная практика.

Трудности впереди. Но он не сдастся.

Он знал, что ещё будет сомневаться.

Что ещё не раз столкнётся с препятствиями, с людским сопротивлением, с собственными страхами.

Но теперь у него было осознание: каждый день — это новый шаг.

Он глубоко вдохнул, задержал воздух в лёгких, а затем медленно выдохнул.

Завтра будет ещё один день.

И он будет готов встретить его.

Часть 7

Переломный момент. Глава 68: Утро нового дня

* * *

Мирослав медленно открыл глаза. Он не сразу понял, где находится — тонкая грань между сном и реальностью, зыбкое пространство, где время ещё не успело обрести свою прежнюю форму, заставила его на миг потеряться в окружающем. Потолок был низким, сероватым, с небольшими трещинами, пробежавшими по побелке, словно тонкие капилляры стареющего тела.