Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

Любит он. Только не Аксинью, а Устинью. Что ж, и такое бывает. И не такое бывает, в жизни-то. Как ни крути, а ее не перекрутишь.

– Ну, когда надобно…

– А ты не сомневайся, в долгу не останусь. От тебя и не надобно ничего, просто скажи дурочке, что не люба она тебе, – и довольно.

– Обидится она…

– Счастливые бабы на мужиков не обижаются.

Михайлу долго уговаривать не пришлось. Все же не семьдесят ему лет было, чтобы во всем разбираться, да и Аксинья ему мешала больше. К Устинье он подобрался уж, к Заболоцким вхож… чего еще ему надобно?

Только чтобы Устя любила. А она не любит пока. И ежели Аксинья за Михайлой бегать будет, может и не полюбить никогда, сестре дорогу переходить не пожелает.

Передать Аксинью другому кому, да и позабыть о ней.

– Что я сделать должен, боярин?

* * *

Пока Михайла ушел, Фёдор решил-таки к Устинье заглянуть. И не прогадал – одна она оказалась. Сидела себе спокойно в светелке, кружево плела, о чем-то думала.

Царевич рядом на лавку присел, ладошки холодные стиснул.

– Устенька, свет мой, сердце мое, только слово молви – завтра же весь этот балаган закончу!

Устя головой качнула, руки Фёдора коснулась ласково. Кто бы знал, чего ей это стоило! Убила бы руками своими, да нельзя, терпеть приходится, смиряться. Нельзя сейчас скандала допускать. Ежели уйдет она из дворца, Боря один останется, а ведь покамест никого, кроме Марины, не видели они, никто другой черным не баловался. И Любаву только подозревать может Устинья, а поймать не вышло покамест, да и поймает – ведь не одна царица чернотой запачкалась, наверняка. Нельзя ей сейчас из палат царских уходить, вот и приходится смиряться, терпеть.

– Не надо, не обижай никого, Федя. Ты ведь царевич, на тебе ответственность огромная.

Федя аж приосанился от таких слов.

Приятно, когда тебя по достоинству оценивают. А что? И очень даже!

– Больше того, эти бояре ведь опорой трону стать могут. Что стоит тебе на оставшихся боярышень посмотреть ласковее, поговорить с улыбкой, подбодрить их немножечко? Да ничего, я и ревновать не стану, ты же сам мне сказал, что я тебе люба. Только ежели сейчас боярышень обидеть, они домой придут в слезах, отцам нажалуются, бояре хоть и смолчат, а злобу затаят. К чему оно тебе? Ты же сейчас можешь друзей из них сделать, только покажи, что колеблешься, что выбрать не можешь – что тебе стоит?

– Умна ты, Устиньюшка.

– Федя, ежели ты и правда решишь на мне жениться, так я о твоих интересах заботиться должна. – Устя улыбнулась, коклюшек коснулась, те зазвенели ласково. – И мы друг друга получше узнать успеем, и бояре на тебя сердца держать не станут, и боярышни мне подругами стать могут. Нам все на пользу пойдет, разве нет? Ты с матушкой поговори, ежели она одобрит, так я и не вполне глупость говорю? Ведь не год подождать надобно, немного еще, все одно до Красной горки свадьбу играть нельзя.

Фёдор только хмыкнул.

– Маменька говорит, чтобы я не торопился, не к лицу сие царевичу.

– Правильно государыня Любава молвила. И поспешность тебе не к лицу, чай, не кобылу на ярмарке выбираешь, а жену. И боярышень обижать не надо бы, они готовились, старались, надеялись. И отцы их не в обиде будут, когда увидят, что ты старался всем возможность дать. Особенно сейчас, когда три боярышни уж сами ушли. Да и Утятьева еще как будет, очень она переживает из-за приступа твоего.

– Надоели они мне все! Плюнул бы да и умчал тебя в храм!

– Феденька, а именно потому я и говорила, что тебя не знаю. Царевич ты. Будь ты угольщиком, а я простой крестьянкой, глядишь, мы бы счастливее жили.

Фёдор только вздохнул:

– Потерплю я этот курятник, Устиньюшка. Постараюсь. Ради тебя.

– Ради нашего будущего. – Устинья ресницами похлопала, посмотрела умоляюще. – К чему врагов на ровном месте наживать? Давай лучше друзьями их сделаем?

Фёдор тряхнул головой.

– Руди тоже так говорит. Что главное – из врага друга сделать. А там уж делай с ним, что пожелаешь.

– Мейр Истерман?

– Да, ты его со мной видела.

– Видела. Умный он.

Умный.

А еще подлый, безжалостный, расчетливый… и счеты те не в интересах Россы. Сейчас-то оно хорошо понималось.

– Умный. Только уехал сейчас.

– Уехал? Куда?

– Боря ему поручение дал: съездить, закупить для университета все потребное. Книги там какие, может, пособия; или пригласить кого.

– Пригласить?

– В университет учителя потребны. Здание уж строиться начало, как раз постепенно и людей подобрать получится. Глупо, конечно, нам ли с Франконией да Лембергом тягаться?

– А что ж и не нам? Ты, Федя, хоть и царевич, а поумнее ученых многих.

На лесть царевич поддался, плечи расправил.

– И то! Хоть и не по нраву мне Борькина затея, но Руди-то все хорошо сделает, верю я в него.

– И я в него верю, Федя. Умный он человек. Поди, ты захочешь, чтобы он на твоей свадьбе был?

– Хотел бы я видеть его, да не вернется он ранее осени, а то и зимы. Без него обойтись придется.

– Жалость какая. Ничего, Федя, недолго терпеть осталось, скоро уж…

– Каждый день мне без тебя вечность!

– Как же без меня? Рядом я…

– Мало! Обнимать тебя хочу, целовать, своей назвать!

Устя молчала.

А что тут скажешь?

Да никогда больше!

Никогда, ни за что! Только не второй раз… Ненавижу, и ненависть эта дает силы!

Силы жить, держаться, в лучшее верить… не для себя, так для других, для себя Устя на многое не рассчитывала. После того, что она сделать хочет, ее отец проклянет, и семья отвернется, и убить могут. Но – пусть.

Она уже умирала, ТАМ – не страшно. Она будет знать, что у родных и любимых все хорошо, она уйдет с легким сердцем. Надо ради ее цели солгать? Солжет!

– Потерпи, Феденька, недолго ждать осталось.

И совесть ее мучить не будет.

Кто знает, до чего бы договорились Фёдор и Устинья, но прервал их разговор дикий, истошный женский крик. Устинья и думать не стала, взлетела с лавки, помчалась на помощь, Фёдор за ней кинулся опрометью, только коклюшки звякнули. Укоризненно.

Люди-люди, все-то вы спешите, летите… вам бы остановиться, узор рассмотреть, а вы несетесь… Э-эх.

* * *

Кто увидел бы сейчас боярышню Данилову, так и не признал бы.

Звериным воем на постели выло-исходило существо страшное, язвами с ног до головы покрытое.

Устя в дверь вбежала, ахнула, к ложу кинулась, помстилось