Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

Бояре рядом, боярышни пришли, Устя стоит второй с краю, за боярышнями их служанки, а за ней сестра стоит, раскрашена, что кукла глиняная, аж жутко.

Двери распахнулись, Фёдор вошел. Боря-то думал, что он сейчас отпустит боярышень, а он в руке ширинку несет, вышитую золотом, да перстень. Сейчас он их должен невесте своей отдать… ах ты ж гад такой! Вот он подошел, руку протянул…

И тут Устя просто упала на пол. Осела, словно дерево подрубленное, покамест на колени.

Фёдор так и стоял бы дурак дураком, но у него сестра Устиньи приняла и перстень, и ширинку, а сам Фёдор к Устинье склонился, на руки ее поднять попробовал…

Куда там!

Устя выгнулась, вскрикнула глухо – и вовсе недвижная обмякла.

Борис и сам не заметил, как рядом оказался. Его-то силой Бог не обидел, в отличие от Фёдора, он Устинью на руки и поднять смог.

– Что с ней?

Кто спросил?

Борис и заметить не успел. Зато услышал звонкий и четкий голос царицы Любавы:

– Видимо, больная она! Господь отвел, Феденька!

– Матушка?

– Но когда выбрал ты боярышню Заболоцкую – женись. Только не на старшей, а на младшей, раз уж ты ей перстень отдал.

– А… э…

Кому другому Фёдор мог бы возразить.

Но родимой матушке? Любимой?

Никогда! Выпалить то, что у него на языке вертится? Да разве ж такое можно? И Любава отыграла еще несколько шагов.

– Отче!

Патриарх словно и ждал этого.

– Волю Божию вижу, чадо, в том, что не вручил ты перстень свой больной девушке, коя не смогла бы стать тебе хорошей женой и матерью твоим детям. Господь и в том участие свое явил, что сделал ты выбор – и выбор хороший. Чем не невеста тебе Аксинья Заболоцкая? И мила, и пригожа, и здорова – благословляю сей союз!

– Благословляю! – и Любава подключилась.

– Одобряю, – добил Борис. Ему не до того было, но… не Устинья? Вот и ладно сие!

Подоспевший лекарь у него перенял тело Устиньи, на лавку уложил, пульс пощупал.

– Что скажешь, Адам?

– Не вижу причин для обморока, государь. Сердце боярышни бьется ровно, дыхание спокойное…

А что в рукаве его балахона исчезла нитка жемчуга из косы Устиньи – кто на то внимание обратит?

Устя на лавке лежала ровно мертвая.

* * *

Устя в себя пришла еще на руках у Бориса. Но лежала молча и тихо. Что с ней случилось?

Примерно она поняла.

Порчу на волхву наводить – дело гиблое и глупое. Неблагодарное и напрасное.

А вот разово воздействовать как-то можно. Долго не получится, да заговорщикам и пяти минут хватило, поздно уж переигрывать.

Как? То есть чем ее взяли?

Это Устя поняла, когда у нее из косы что-то вытянули. Но… ее волос касалась только Аксинья.

Опять?!

Снова ее предали самые близкие?

Ох, видимо, сколько кушин разбитый не замазывай, а пить из горсти придется.

Аксинья, дурочка, что ж тебе пообещали-то? Устя хотела было рот открыть, а как слова царицыны услышала, так и поняла все, сразу, ровно ее еще раз ножом ударили.

Дурочка!

Сестренка, какая ж ты идиотка!

Ясно-понятно, им женщина нужна с волховской кровью. Только про меня они поняли, что кровь проснулась и характер разбудила, а ты-то беззащитная! А кровь – она та же!

И что они с тобой сделают?

Как поступят?

Тут и думать нечего: что с Устиньей было, то и с Аксиньей будет, разве что имя поменяется. И такого она сестре своей не желает.

Но… но и сделать сейчас ничего не сможет!

Встать, закричать, что отравили ее или околдовали? Так и доказательств нет, уже нет… Аксинья от всего отопрется, Усте просто не поверит никто.

Кричи не кричи…

Бесполезно!

А тем временем выбор невесты своим чередом шел…

* * *

– Благословляю!

Тут Фёдор и очнулся.

Аксинья?!

Даром ему никакая Аксинья не нужна! Ему Устя надобна! Но только он рот открыл, как ему на запястье материнская рука легла.

– Молчи, Федя. Будет тебе твоя Устинья, только молчи.

И так это сказано было, что рот у него сам собой и захлопнулся. Ежели матушка обещает, она всегда свое слово сдержит.

Так что Фёдор поклонился честь по чести:

– Когда так сложилось, пусть так и будет оно. Господь наш мудр и по своей воле любое дело управит. Прими мой дар, боярышня Аксинья.

Аксинья в ответ покраснела, поклонилась, пробулькала что-то невнятное… да, хоть и сестры они, да только Устинья себя держать умеет, а эта…

Дурища!

Вслух же Фёдор ничего не сказал, наблюдая, как Адам с помощником выносят из Сердоликовой палаты так и не пришедшую в себя Устинью.

Церемония своим ходом шла.

* * *

Не приходила в себя Устинья еще минут пять. Вот как принесли ее в лекарские покои да стрелец за дверь вышел, так и вскинулась она, прищурилась:

– Что, мейр Козельский, поговорим?

Адам аж шарахнулся.

Смотрит на него женщина, а глаза у нее прищурены. И кажется мужчине, что по ободку зрачка искры бегут. Зеленые, яркие…

– Эм-м-м… б-боярышн-ня, я рад… да, рад, что ты опамятовалась…

– Кто тебе велел нить жемчуга из моих волос забрать?

Устя понимала, что сам Адам вряд ли к тому причастен. Не с его силенками порчу наводить, обычный он человек, не слишком хороший, не очень плохой. Но кто-то же велел ему?

А кто?

– Государыня Любава сказала.

Устя кивнула понимающе.

– А когда б она отравлена оказалась?

– Государыня уверила, что вреда тебе нить не нанесет, просто, пока при тебе она, ты себя плохо чувствовать будешь… Бредни бабские. Но как отказать? Она государыня, и брата ее я любил, служил ему честь по чести. – Адам за собой никакой вины и рядом не ведал.

Не вор он, не делал ничего противузаконного, а что государыне Любаве услужить согласился – так что ж? У нее любые фантазии быть могут, она недавно болела сильно. Иногда и потакать им следует, пусть уж… Бабы!

Эти мысли у него на лице написаны были так ясно, что Устя только головой качнула.

Как же легко управлять некоторыми мужчинами! И женщинами тоже… только говори, что они хотят услышать, – и будут танцевать под твою музыку.

– Дай мне жемчуг на минутку. Пожалуйста, мейр Адам.

– Хорошо, боярышня.

Устя пальцами жемчуг перебрала.

Да, вот тут и здесь. Всего пара заговоренных жемчужин на целую нить. И заговорены они хитро2, не на Устинью.

На Фёдора.

Как