Системный Кузнец. Трилогия - Ярослав Мечников

устал — обязательно говори, не молчи. Это важно. — Подошёл к нему ближе. — Ты — мой работник. Я должен знать, что с тобой всё в порядке — если перетрудишься, надорвёшься, потом может быть худо. Знаю, что ты не особо разговорчивый, но в этом деле молчать нельзя. Понял?

Паренек долго глядел сквозь меня, а затем его лицо приняло жалобное выражение.

— Нельзя отдыхать, — низко прогудел он. — Отдыхать — плохо. А то твари придут и всех убьют.

Молотобоец сказал это с твёрдостью, на которую способен только ребёнок, повторяющий страшную истину.

— Знаю. Нельзя, — сказал ему тихо. — Но всё-таки нужно. Хотя бы ненадолго.

— Будем работать, — упрямо повторил Ульф.

Я посмотрел в глаза этому огромному детине, и в их глубине промелькнуло что-то трогательное — не страх, а ответственность. Улыбнулся, и к горлу подкатил ком — этот «тугодум», «деревенский дурачок» переживал за жителей Оплота, возможно, больше, чем остальные. У него был неведомый мне внутренний мир, и мир этот был огромен.

Кивнул ему.

— Хорошо, Ульф. Будем работать.

Продолжили. Четвертый наконечник пошёл легче, пятый — ещё быстрее. Поймали ритм. Огонь, металл, удар, шипение — всё слилось в единый процесс. Я уже не отдавал команды вслух, а лишь кивал, делал лёгкое движение, и Ульф тут же откликался.

К шестому наконечнику начал чувствовать, что концентрация слабеет. Приходилось прилагать всё больше усилий, чтобы удерживать поток Ци, вливая в сталь. Седьмой… Восьмой… Мы работали как одержимые, подстёгиваемые страхом и азартом. Кузня наполнилась жаром и запахом раскалённого металла.

Девятый наконечник — вытащил заготовку из горна, и рука дрогнула. Клещи едва не выпустили огненный кусок стали. Ульф, который до этого работал как вечный двигатель, теперь тяжело пыхтел. Лицо детины стало пунцовым, а по шее и рукам струился пот. Заметил, как после очередного удара руки парня, державшие кувалду, мелко-мелко задрожали.

— Так… всё, — запыхавшись, проговорил я, когда молотобоец нанёс финальный удар по штампу. — На сегодня… хватит.

Посмотрел на него твёрдо, пытаясь убедить в необходимости остановиться.

— Нам нужно поспать хотя бы несколько часов, а потом продолжим, иначе завтра не сможем поднять даже молоток.

В этот момент, когда пот ручьями стекал по нашим лицам, а воздух в кузне был густым от жара и усталости, дверь беззвучно отворилась.

На пороге, словно Смерть, явившаяся за нашими душами, выросла тёмная фигура в капюшоне. Лицо скрыто в тени, но по хищной манере двигаться и по давящей ауре, заполнившей помещение, я сразу понял, кто это.

Ульф замер, а затем тут же опустил взгляд в пол.

— Иди в дом, — сказал молотобойцу, не сводя глаз с гостя. — Поешь, а потом — спать.

— Ладно, — произнёс детина с сочувствием, что оставляет меня одного с человеком, который ему явно не нравился.

Ульф, обойдя Ориана по широкой дуге, выскользнул из кузни. Я медленно подошёл к двери и закрыл её.

Мужчина грациозно прошёл к верстаку, на котором были разложены восемь готовых наконечников — их ещё предстояло обточить, но они уже блестели в неровном свете огня.

Алхимик так и не снял капюшон. Видел лишь тёмную фигуру со спины — плащ усыпан снежинками, которые, попадая в тёплый воздух кузни, таяли, оставляя влажные пятна.

— Ранний снег — всегда к большой беде, — прошептал Ориан, не оборачиваясь — голос неразличим на фоне треска углей. — Так говорят духи, но не каждый их слышит.

— И без духов понятно, что беды не миновать, — ответил, скрестив руки на груди. — Раз рой этих тварей расползся по лесу.

Алхимик хмыкнул носом, а затем медленно повернулся. Долго смотрел на меня из-под тени капюшона — чёрных глаз не было видно. Наконец, поднёс руки к лицу и опустил капюшон.

И я удивился — в этот раз в лице не было надменности или скрытой угрозы — мышцы расслаблены, а во взгляде читалась усталость. Мужчина казался чем-то расстроенным или озабоченным — что-то явно изменилось.

— Хорошо, — сказал Ориан очень просто.

Что имел в виду? Оценку оружия? Или что-то ещё? Решил не отвечать, выжидая, что будет дальше.

Мужчина снял с пояса кожаный мешочек, что был перевязан тонкой лентой, на которой вышиты крошечные символы — руны. Даже мешочек сделан рукой мастера.

Пальцы, длинные и тонкие, развязали ленту. Алхимик достал маленький стеклянный флакон, в котором переливалась тёмно-зелёная жидкость, и аккуратно поставил его на верстак.

— Вот. Масло, о котором говорил. Но чтобы нанести его…

Руки Ориана снова нырнули в мешочек и на этот раз извлекли флакон побольше. В нём виднелась жидкость ярко-жёлтого, почти кислотного цвета.

— … сначала необходимо нанести на остриё узор вот этой жидкостью. — Мужчина поднял на меня тёмные глаза. — Когда буду это делать, щенок, ты отвернёшься — это таинство, и ты к нему причастен не будешь.

Говорил строго, но без угрозы — просто условие.

— После чего — масло, его ты нанесёшь сам. Рука кузнеца, создавшего клинок, даст дополнительную силу. Как и почему — не спрашивай, просто сделай. — Пауза. — И запомни — это не навсегда. Одна-две битвы — и масло нужно наносить снова. Клинок питается силой и его нужно кормить.

— У нас не будет одной или двух битв, мастер Ориан, — сказал по привычке защищаясь. — Скорее всего, дело решится за один раз — или выстоим, или нет.

— Может быть, — алхимик шикнул, прерывая меня. — А может и нет — никто не знает. В любом случае, масло — твоё. Растираешь тонким слоем. На один раз — одна капля.

— На один наконечник?

— Да, на один наконечник. А теперь… мне нужно, чтобы ты вышел.

Предложение не нравилось. В моей кузне, с моим оружием будут делать что-то, чего я не знаю и не вижу. Простоял несколько секунд, борясь с собой.

— Хорошо, — наконец выдавил. — Только мне нужно достать ещё один наконечник из штампа — он ещё не остыл.

Подошёл к наковальне, где лежал остывающий штамп. Взяв молоток и зубило, несколькими осторожными ударами сбил пуансон. Затем перевернул матрицу, и из неё на подставленный кусок кожи выпал тускло светящийся наконечник.

Мужчина всё это время стоял как статуя, не шевелясь.

Я тихо вышел на морозный воздух. Снег, оказывается, так и не прекратился — улицы покрылись белым полотном, на котором плясал луч света, пробивающийся из-под двери кузни. Где-то высоко, за пеленой облаков и падающих снежинок, угадывался тусклый свет луны.

Тяжело вздохнул. Ци была практически на нуле — я измотан до предела, и холод тут же начал пробирать до костей. «Внутренний горн» пуст и не согревал.

Что же алхимик там делает? Наносит невидимые символы?