Исходя из соображений - Александр Николаевич Чуманов

— Уи-уи-уи!

«Надеть защитные очки и не снимать до полной адаптации!»

Хмырин, конечно, игнорирует команду. Смотрит незащищенными глазами, слегка прищурившись. Не впервой! Однако на глаза набегают обильные слезы. Наверное, сказывается ночь, проведенная внутри «абсолютно черного тела». Приходится надеть очки. Глаза еще пригодятся.

Шлюз открыт. Сквозь решетку виден огромный солнечный диск. Коскоры свободно проходят сквозь дыры в решетке. Флагман, как полагается, замыкает. Кругом висят красные катера охраны.

И вот уже вся эскадра внутри ЖЗ. И поверх решетки наползает затвор. Чтобы солнечная энергия не утекала понапрасну. И все. Звезд больше нет, есть замкнутое Щитом Целесообразности пространство, посреди него термоядерный солнечный шар.

Тоже потрясающее зрелище. Кажется, будто падаешь на эту страшную, добела раскаленную сковородку. Но это только кажется. Во-первых, до сковородки еще уйма километров, во-вторых, если и падаешь, то постоянно промахиваешься. Такова околосолнечная орбита.

Там и сям видны другие эскадры. До них далеко. Они располагаются в лучах светила по усмотрению своих ВКК. Кто в каком пространственном секторе. Лишь бы не слишком близко друг к дружке. Располагаются и ложатся в дрейф. Солнца хватает на всех. Даже с избытком.

Флагман обычно держится от Солнца подальше. Он старается быть в тени своей эскадры — не так жарко, не такое сильное излучение. У флагмана тоже есть аккумуляторы, хотя, находясь в тени, много энергии не запасешь. Но много и не требуется —лишь бы работали синтезатор и кондиционер. Моторы, само собой... И еще кое-что.

Зажглось табло.

«Приступить к исполнению служебных обязанностей».

Ага, тяжесть исчезла, значит двигатель остановился окончательно. Значит прибыли.

«Открой жалюзи номер один, три, пять, семь».

Хмырин открыл жалюзи. По правому борту коскора обнажились светлозеленые термофотобатареи.

«Подключи аккумуляторы номер один, три, пять, семь».

Подключил. Смехота, если подумать. Такую ерунду не автоматизировать? Последнее и единственное творчество — Уставы сочинять, а потом поправки к ним. Смехота...

Между тем, становилось все жарче и жарче. Кондиционер работал на полную мощность, но какова та мощность!

И вот уже пот градом катит. К такой жаре Хмырин не готов. К такой жаре еще предстоит приспособиться. Если это вообще возможно. А новичку и тут хуже. Невесомость плюс жара. Он от холода, наверняка, страдал не раз, а от жары вряд ли...

Эх, в тень бы сейчас, в тенечке красота!..

7

А майор в доме прижился. И всем своим поведением показывает, что они с Ираклием, а также, само собой, с Гортензией, имеют много общего, и главное, что соединяет их — это любовь к Целесообразности и вообще ко всему целесообразному. То есть он не просто ночевать приходит в эту жилую ячейку, а приходит морально и духовно обогреться в обществе идейно близких людей.

Как такому скажешь, что с трудом его переносишь, что у тебя при виде него пропадает аппетит и снижаются успехи в учебе? Трудно сказать. Воспитание не позволяет. Да и опасно.

Его бы, конечно, лучше всего разоблачить, и опыт как будто есть, но если отправить доказательства по почте или по телефону позвонить, то с тем же самым майором и столкнешься. А как сделать, чтобы не столкнуться, чтобы гарантированно выйти на майоровское начальство, Ираклий пока не знает. И узнает ли когда-нибудь — большой вопрос. И он изо всех сил стискивает зубы, улыбается майору приветливо, разговаривает — обходительно.

А впрочем, майор — мужик явно неплохой, это по всему видать, а что забирает он разоблаченных брачелов, так служба заставляет, куда от нее денешься, не будешь забирать — тебя заберут. Элементарно.

По всему видать, майор очень хочет понравиться Ираклию. Может, из-за матери, а может, Ираклий интересен ему сам по себе. Почему-то Ираклию хочется, чтоб это так и было. Ираклий на себя сердится, а ему все равно хочется.

По утрам майор весел, он поет песни, шутит, рассказывает истории, причем не про свою целесообразную службу, а совсем про другое, постоянно подмигивает Гортензии или Ираклию. То есть подлизывается. То есть хочет жить с ними всегда, а не временно. Иначе не стоило особо подлизываться — ведь до материной постели допущен, чего же еще...

Майор хочет, чтобы Ираклий называл его дядей Паршивцевым. А Ираклий зовет его товарищем майором дядей Паршивцевым или просто товарищем майором. Тот пробовал настаивать, но Ираклий выдумал неотразимое пояснение: «Мне скоро кончать школу и поступать на факультет ВКК, а потому надо учиться иметь дело с официальными лицами, а кто этому научит, если не семья и школа?»

Паршивцев сразу руки поднял. Сдаюсь, мол. Но ему явно взгрустнулось. И он не сдался. Продолжает стремиться к сердечности в отношениях.

Например, однажды пригласил Ираклия на экскурсию в свое управление. Ираклий пришел не один, а с другом Ювеналием, и майор водил их по управлению целый день, все показывал, ничего не скрывая, кроме разумеется, установки для приготовления брикетов, темницы, операционной, сварочной.

Паршивцев даже познакомил ребят с добродушным стареньким генералом, начальником управления, он  представил Ираклия сыном и трогательно смутился при этом, покраснел.

В другой раз Паршивцев разбудил Ираклия в воскресенье рано-рано, они облачились в скафандры и отправились на природу, к морю. А по пути к ним присоединился все тот же Ювеналий, они долго-долго ехали по застекленному морю, пока не доехали до сектора забора воды, где море плескалось, ничем не сковываемое, и пахло... Впрочем, оно нехорошо пахло.

После всего этого Ювеналий все чаще говорит: — Заглавный у тебя отчим, мне бы такого!

— Он мне не отчим, — всякий раз отвечает Ираклий, насчет «заглавности», однако, не возражая.

— Как же не отчим, самый натуральный отчим! — спорит Ювеналий.

— Формально, может быть. А по сути — нет. Потому что звание «отчим» еще более высокое, чем «отец».

— Схоластика! — орет Ювеналий и остается при своем мнении.

Впрочем, друзья не ссорятся. После разоблачения учительницы они вообще, как братья. Никогда они не говорят о чувствах, но и так ясно, и так видно.

Даже нарастающее равнодушие противоположного пола к Ювеналию, прямо пропорциональное нарастающему интересу к Ираклию, ничуть не омрачает отношений. Они вместе смеются над превратностями и причудами жизни, смеются над женской несамостоятельностью, ибо перемена женского вкуса отчетливо совпала с новой темой, изучаемой на уроках прикладной целесообразности.

Едва только девушки узнали, что редкие, соломенного цвета волосики, веснушки, блеклые глаза и нос картошкой — признаки чистоты человеческой породы, а кудрявые волосы, орлиный профиль, пронзительный взгляд, прямые ноги и высокий рост — признаки