Исходя из соображений - Александр Николаевич Чуманов

Как-то Ираклий привел в дом девушку. Чернявую и горбоносенькую. Чем-то слегка похожую на майора. Посидели, побеседовали о том, о сем. Попили, как водится с незапамятных времен, чаю.

Потом ребята натянули скафандры и ушли гулять, провожаться. А Гортензия едва дождалась, пока они уйдут.

— Брачелка! Типичная брачелка! — вскричала она, промокая рот белым платочком.

Напрягся внутри оранжевого снаряда невидимый и неслышимый Хмырин. Ему страстно захотелось заткнуть Гортензии рот. Аж руки зачесались.

А между тем майор целесообразности на ходу подыскивал единственно правильные слова:

— Наверное, ты права, Гортензия... Кгм... Эта дружба... Кгм... Возможно, даже любовь — не нужна нашему мальчику... С его внешними и внутренними данными, безусловно, можно было найти другую девушку...

Но давай подумаем вот о чем. Конечно, девчонку можно разоблачить. Запросто. Однако какой особенный вред нашей Целесообразности может нанести маленькая глупая девчонка? Но как ее разоблачение травмировало бы неокрепшего Ираклия! Как это отразилось бы на его учебе и дальнейшей профессиональной деятельности? Нет, я бы не взял на себя такую ответственность. Ты как знаешь, а я бы не взял.

— Но ведь это не по пра...

— Не по правилам. Однако один раз в жизни допускается чуть-чуть нарушить одно малюсенькое правило. Как майор тебе говорю. Это даже будет не нарушение, а отсрочка. Ираклий возмужает, заматереет — сам все увидит! Если, конечно, они к тому моменту не расстанутся.

— Ладно, убедил, — сказала Гортензия твердо. Но. на эту твердость еще одно обстоятельство повлияло — вспомнился вдруг давнишний сон про бывшего мужа. Никогда не вспоминался, уж почти совсем забылся, и вдруг — пожалуйста.

Таким образом, беду от девчонки удалось отвести. Следовательно, и от Ираклия. Хотя и недалеко. Но лиха беда начало!..

Чем больше наблюдал Хмырин за Паршивцевым, тем симпатичней тот ему казался. Несмотря на большой нос, несмотря на все прочее. Хмырина давным-давно перестало тянуть по ночам к иллюминатору, а если что-нибудь такое случайно и попадалось на глаза, то никаких особых эмоций не возникало. Разве — самую малость.

Видно, переболел Хмырин и этой болезнью. Последней детской болезнью ревности. И он уже, в некоторых критических случаях, орал на весь коскор: «Да разоблачи ты ее к чертовой матери? Это ж сумасшедшая баба? Фанатичка? Она и тебя погубит!»

Но майор на эту телепатию не реагировал. Наверное, любовь экранировала его мозги...

Как и рассчитывал Паршивцев, первоначальная неприязнь Гортензии к девчонке скоро стала ослабевать под воздействием разнообразных причин, самой главной из которых, несомненно, была сама девчонка. Во-первых, ее звали Всеславой, а это имя было совсем не характерным; во-вторых, она была умилительно приветлива при встречах с Гортензией и Паршивцевым; в-третьих, она знала огромное множество народных песен и очень жалобно их пела; в-четвертых, она и танцы народные умела плясать, и сказки рассказывать, в то время как подавляющее большинство населения даже и слова такого не знало — «сказка», кстати, история Вани Дая в ее интерпретации звучала совсем иначе.

Но особо Всеслава потрясла всех, когда составила для синтезатора такую программу, по какой, наверное, не работал ни один синтезатор в мире. Получилась народная пища, настолько экзотическая и одновременно вкусная, что хоть на выставку народных ремесел отдавай, хоть предъявляй Верховной дегустационной комиссии, хоть самим экспертам целесообразности?

Конечно, эти таланты Всеславы сильно выламывались из общего фона узких специализаций. Но они были патриотичны! А патриотизм брачелам категорически не свойствен!

И Гортензия полюбила девушку. Стала по ней скучать. Ведь вообще-то у Ираклия было мало свободного времени, и они с Всеславой редко бывали вместе, еще реже — в гостях у предков...

Как-то Ираклий прибежал с занятий в крайне возбужденном состоянии.

— Мамы нет? — крикнул он с порога срывающимся голосом.

— Не пришла еще... Случилось что-нибудь? — Возбуждение мгновенно передалось Паршивцеву, сразу подумалось об опасности, более реальной, чем в прошлый раз, иначе Ираклий просто не подал бы вида.

— Не то чтобы случилось, просто узнал нечто весьма и весьма занятное! — Ираклий нервно хохотнул.

— Так выкладывай, не томи душу!..

— Небось, служебная тайна!

— Какого черта...

— Ладно уж... Долг платежом красен. Хорошо, что матери нет. Мы сегодня первый раз на тренажерах занимались. Я как вошел внутрь тренажера, остолбенел! Оказывается, у флагманов иллюминаторы имеют одностороннюю прозрачность! Изнутри видно, снаружи — не видно! Снаружи даже то не видно, что на этом месте иллюминатор, а не обычный бронелист! Представляешь? Ты слышал про это что-нибудь?

— Кажется, что-то слышал... Но внимания не обратил... Я вообще-то в технике... Ну и что тут такого?

— Эх, а еще майор? — В голосе Ираклия зазвучали ирония и превосходство, но Паршивцев и не подумал обижаться: нормально, парень скоро станет специалистом и должен гордиться, что он специалист. — Да ведь коскор — тот же флагман! У него, следовательно, тоже есть иллюминатор. А в коскоре — брачел. Который с нас не сводит глаз. Чем ему еще заниматься в свободное от рабства время!

— Ох ты, мать честная! — потрясенно охнул майор. — И ведь там, в коскоре, вполне может сидеть... Ё-маё... — Он схватился за голову. — Ни в коем случае нельзя говорить об этом матери, ни в коем случае...

— Понятно... — Ираклий вышел из комнаты на цыпочках. Когда-то Паршивцев открыл ему служебную тайну и мгновенно утешил. А он зачем открыл свою дурацкую тайну хорошему человеку? Чтоб человек был безутешен всю жизнь? Чтобы он всю оставшуюся жизнь чувствовал себя голым на сцене? Эх, дубина!..

Ираклий бы не так проклинал себя за болтливый язык, если бы знал, что голый человек довольно быстро осваивается на сцене.

Хотя, конечно, жизнь Паршивцева с тех пор усложнилась. Он ощущал постоянное напряжение, следил за каждым словом, жестом, шагом, а прежде чем лечь спать, что-нибудь как бы невзначай набрасывал на оранжевое чудовище.

Хмырин при этом говорил:

— Да брось, майор, исполняй свои обязанности спокойно. Раз есть обязанности, кто-то же должен их исполнять... А я уж сто лет и не смотрю на вас?

Говорил, но посмеивался. И чувствовал легкое злорадство. Пытался его гнать прочь, но оно не прогонялось...

Первый полет в космос запомнился Ираклию на всю жизнь. Их, курсантов, погрузили в специальные учебные посудины, изнутри похожие на небольшие кинозалы, и закинули на околоземную орбиту. Посудины управлялись так же, как и коскоры, то есть радиокомандами преподавателя, но побывать в космосе в качестве пассажира — и то недоступное почти