Исходя из соображений - Александр Николаевич Чуманов

чего-то, как минимум, сомнительного, так моментально изменили прежним пристрастиям. За какую-то неделю отношение к Ираклию прошло эволюцию от полного равнодушия до явного обожания. К Ювеналию — наоборот. И еще неизвестно, кому из двоих пришлось труднее. Пожалуй, Ираклию. Он в те дни едва не растерял свой юмор, основанный прежде всего на ироничном отношении к себе.

Ювеналий же... Ювеналий был уверен, что многие бывшие его поклонницы лишь маскируют свои истинные чувства. Ибо так надо. Ибо...

Однако отнюдь не любовные проблемы были для Ираклия и Ювеналия главными после того, как они разоблачили Ноябрину Фатьяновну. Теоретически-то все просто: разоблачили — значит совершили пусть не подвиг, однако же поступок. Общественно полезный. Но на практике все так неоднозначно, все так индивидуально в каждом конкретном случае...

Конечно, пожалеть учительницу никто и не подумал. Не умели, не приучены были. Если бы кто-нибудь пожалел ~ ими бы даже не Служба прикладной целесообразности занималась, а Служба прикладной психиатрии. И поставила бы диагноз традиционный: слабоумие выше целесообразного или интеллект ниже целесообразного. Что — один черт.

А вот зрело нечто вокруг Ираклия и Ювеналия совершенно независимо от их физиологических особенностей. То есть зрело вокруг друзей нечто более значительное, нежели симпатии или антипатии девушек, не мешая симпатиям и антипатиям, никак с ними не соприкасаясь, что странно и логически не объяснимо.

И не придумано названия этой неопределенной, сгущающейся прямо в воздухе напряженности, которую лишь весьма приблизительно обозначим — опасность.

Опасность должна откуда-то исходить, от кого-то исходить, а те, от кого могла исходить эта опасность, еще не осознавали отчетливо — почему возникает некое неприятное ощущение при виде Ираклия и Ювеналия, почему как-то некомфортно становится, когда эти люди присутствуют поблизости, а главное, не осознавали — хочется ли немедленно избавиться от неприятных ощущений и дискомфорта или черт с ними...

В общем, Ираклий и Ювеналий, разоблачив учительницу, скоро сами стали все больше и больше бояться разоблачения. Чутье им подсказывало, интуиция, шестое чувство. Они уже почти весь курс прикладной целесообразности прошли, то есть вполне созрели для разоблачения, так ведь созрели и остальные одноклассники, но одни были, как и прежде, беззаботны, а другие пребывали в изматывающем душу и постоянно нарастающем напряжении.

И опять, конечно же, больше всех паниковал Ювеналий.

— Все. Крышка нам. Я чувствую. Разоблачат, как пить дать. Дезинтегрируют нас. А то еще хуже — болтают, молодых на запчасти. Ты, может, еще и спасешься. Девки на тебя не докажут, они все влюблены в тебя. А вот мне... Им бы забыть, что я им нравился... И зачем ты только в тот раз за меня заступался, тянули тебя за язык!..

— А ты зачем подчеркивал черным фломастером?! Тянули тебя за руку! Ноешь и ноешь, ноешь и ноешь, твое нытье мне уже вот где! Без тебя тошно, а ты нет, чтобы думать, думать, как нам быть!.. Того и гляди, сам побежишь сдаваться на запчасти?.. Говори, что делать?

— Посоветоваться с твоим отчимом! — рубанул Ювеналий сплеча.

Ираклий аж вскочил, распахнул рот, чтобы спорить, возражать, отмести с негодованием, что называется, и... Закрыл рот. И открыл вновь только после продолжительной паузы.

— А что... Может, и впрямь...

А Ювеналий уже опять завибрировал:

— Как бы он нас сам не разо...

— Зачем? У него другие обязанности. Давно бы мог, если бы хотел...

— Правильно! На фига ему! Велика честь —двух пацанов... К тому же он тебя любит, как родного сына, я тебе давно говорил! А родной сын, это не родной, к  примеру, муж. Это гораздо...

— Гораздо, гораздо... Решено. Сегодня же я с Паршивцевым потолкую. Неохота на запчасти... Один потолкую! Такие разговоры ведутся только с глазу на глаз, а лучше бы и вообще их не было...

— Само собой — один. Я и не думал. С чего ты взял?..

...Паршивцев выслушал Ираклия с максимальным вниманием. Парень все надеялся, что отчим его прервет на полуслове, расхохочется, потреплет вихры и скажет, что все ерунда, что нечего брать в голову... Нет. Майор задумался, заходил по ячейке туда-сюда. Наконец заговорил:

— Хорошо, что у вас такое острое чутье. А то, что брачелов до двадцати пяти пускают на запчасти — правда. Брачелов до сорока — заваривают в коскоры. Старых — дезинтегрируют и превращают в брикеты для синтезаторов. Есть еще кой-какие слухи. Про них ничего пока не скажу. Не знаю. Но узнаю. Если доживу...

Вот я и выболтал тебе служебную тайну... А выболтать служебную тайну может только брачел. Впрочем, это вы уже в школе проходили... Ты помнишь, как я увел твоего отца... Теперь ты можешь...

Ираклий потерял дар речи. Чего угодно он ожидал от Паршивцева, только не этого. Горло перехватило. Захотелось убежать и где-нибудь поплакать. Едва сдержался. Вот родной отец никогда не открывал ему никаких тайн. Может, он их сам не знал? А если б знал?

Нет, не открыл бы... И мал тогда еще был Ираклий, и вообще... На хрена ему эти тайны! Ведь без тайн как хорошо! Да куда ж теперь денешься...

Разоблачить майора?..

И тут впервые в жизни посетило Ираклия неведомое прежде, невозможное для абсолютного большинства людей реликтовое чувство — жалость! Ему было жалко майора, отца жалко, Ноябрину Фатьяновну и еще миллион неизвестных бедняг! Ему весь несчастный в своей целесообразности мир было жалко! Боже упаси еще кого-нибудь когда-нибудь разоблачать! Он уже на всю жизнь наразоблачался!

— Поступим так, — сказал майор буднично, — скажешь Ювеналию, что ты по моему совету начал собирать досье на всех знакомых. Ради развития чувства целесообразности. Мол, я тебе посоветовал развивать чувство целесообразности. И пусть он всем про это расскажет. И все.

— Все?!

— Все!

— Так просто?

— А зачем усложнять? Проще — вернее.

— Вы гений, дядя Паршивцев! Вы просто гений! Я и не подозревал!

— Ну, это ты загнул... Какой я гений? Обычный узкий специалист. Конечно, с возрастом приходит кой-какая мудрость, начинаешь интересоваться кое-чем сверх положенного... Я бы очень хотел, чтобы ты раньше меня начал интересоваться сверхположенным,  очень бы хотел, понимаешь...

— Кажется... Извините, дядя Паршивцев... Если вам не хочется отвечать — не отвечайте... У вас нет своих детей? У вас не было семьи, когда вы уходили к нам?

— Трудные вопросы. Но я отвечу. У меня была семья. У меня есть маленькая дочь. Ее мать полюбила другого и ушла к нему. И девочку забрала...

— Но вы могли...