Пионер. Том III - Клим Ветров

Я коротко, сбивчиво, пересказал новости. Рассказал, словно отбарабанил заученный урок, сам до конца не веря в реальность услышанного.

— Мужики на работе… — начал отец, избегая моего взгляда, он снял шапку, нервно помял ее в руках, — … говорят, в Москве война началась. Настоящая. Танки стреляют. По Белому дому. — Он произнес это глухо, словно сам не верил своим словам.

— Прям война? — Я вскинул голову. — Не верится…

— За что купил, за то и продаю, — пожал плечами отец с каким-то безнадежным жестом. — Так говорят. — Он махнул рукой, будто отгоняя мучительные мысли.

— Наверняка сплетни, какая война? Максимум мятеж, да и то очень ограниченный… — Я пытался убедить скорее себя, чем его.

Отец резко повернулся ко мне. В его глазах горел не вопрос, а вызов.

— Тебе-то откуда знать⁈ — бросил он с горькой усмешкой. — Кто тебе сказал? Твой телевизор с рябью? Или пьяные мужики у киоска? Откуда вообще кому-либо сейчас что-то знать⁈

Он был прав. Мне действительно неоткуда было знать. Абсолютно. И не только мне. Весь город, вся страна барахтались в густом тумане неведения.

Следующие пару недель прожили как в кошмарном сне наяву. Город погрузился в какой-то тяжелый, липкий, всеобъемлющий стресс. Воздух пропитался страхом и неопределенностью. Слухи… Сплетни… Их количество росло как грибы после дождя, плодилось, мутировало. И приходили они самые чудовищные, самые неутешительные: о расстрелах, о новых переворотах, о гражданской войне, о голоде. И самое страшное — вскоре они начали находить жуткие подтверждения в реальности, в нашей повседневной жизни. Абстрактный страх стал осязаемым кошмаром.

Первый звоночек, первый конкретный признак наступившего пиздеца — деньги. Вернее, их полное исчезновение. В кассах предприятий, в сберкассах — пусто. Длинные очереди из мрачных, озлобленных людей выстраивались с раннего утра в надежде, что привезут наличку. Но инкассаторы не приезжали. Дни напролет. И дело было даже не в том, что нельзя было снять свои же кровные, к этому, увы, народ уже почти привык, относился с горькой иронией. Но в этот раз… В этот раз совсем перестали платить зарплаты. Вообще. Ни копейки. А самое страшное, самое подлое — перестали давать пенсии.

Плюс ко всему — магазины. В которых и раньше-то было не густо, сейчас стало совсем «шаром покати». Куда ни зайдешь — пустые полки. В наших палатках, где торговали «дефицитом»: консервами, шоколадом, жвачкой, печеньем, продажи рухнули в разы. Их почти перестали брать. Не до сладостей. «Дефицит» вдруг стал никому не нужным. Единственным товаром, на который спрос не просто не упал, а даже подрос, оставалось спиртное. Водка, портвейн, спирт — все шло на ура. Даже в плюс немного. Классика жанра, железный закон: чем хуже в стране, тем больше народ глушит страх и безысходность в бутылке. Глупо конечно, но понятно, под градусом жизнь «розовеет», и перспективы кажутся не столь пугающими.

Глава 8

Прошло ещё две недели. Город за эти четырнадцать дней стало совсем не узнать. В магазинах пропала даже соль, на рынках цены взлетели до небес. Единственное что было стабильно, подвоз хлеба. Продавали прямо с борта. Продавщица, бледная и усталая, с руками в муке, выкрикивала: «Одна булка в руки! Только одна! Не толкаться!» И если тебе везло, если ты успел протиснуться, если хватило запаса — ты выходил из этой давки, прижимая к груди еще теплый, душистый кирпичик хлеба, как величайшую драгоценность.

Конечно одними подвозами дело не ограничивалось, хлеб можно было купить и на рынке у спекулянтов, но стоило это «удовольствие» раз в пятнадцать, а то и в двадцать дороже! Цена, за которую раньше можно было поесть в ресторане, теперь отдавалась за одну буханку. Глядя на эти ценники, на этих «дельцов», внутри все сжималось от бессильной злобы и горечи. Это был уже не хлеб, а символ грабежа на фоне всеобщей беды.

А мясо? Подходить к мясным рядам вообще не имело смысла. Даже у меня, у кого в карманах все ещё водились зеленые, «твердые» доллары, лицо само собой кривилось в гримасе оторопи при взгляде на эти безумные цифры. Килограмм мертвой, заветренной говядины — и целое состояние! Это было уже не просто дорого — это было издевательство. Масло? Желтый, маслянистый кирпичик, превратившийся в недосягаемый деликатес. Молоко? Белая жидкость ценой чуть ли не золота. Сметана? Загустевшие сливки, доступные теперь лишь избранным. Цены взлетели абсолютно на ВСЁ. Каждый поход на рынок превращался в экзамен на прочность нервной системы и кошелька.

Несмотря на то, что телевизор по-прежнему шипел помехами, новости из Москвы стали просачиваться как-то регулярнее. Заработала, наконец, наша местная газетенка — какая-то жалкая, серенькая, отпечатанная на плохой бумаге. Ее хватали из рук в руки, читали взахлеб, передавая из дома в дом, пока листы не превращались в лохмотья. Но ничего, СОВЕРШЕННО ничего утешительного в этих строчках не было. Каждый заголовок, каждая заметка — словно удар обухом по голове. Газета не информировала — она хоронила последние надежды.

Если коротко — Гражданская война. Это страшное слово, которое раньше было лишь на страницах учебников истории, теперь стало реальностью. До нас, до нашей глухой «дыры», слава Богу, этот огонь пока не докатился. Но центральная часть страны? Она уже вовсю полыхала. И не только центр. Как пожар по сухой степи, война растекалась, поглощая все новые и новые регионы. Из газеты, из обрывков радиоперехватов, из шепотков на рынке складывалась картина всеобщего пожара.

Башкиры, под шумок всеобщей неразберихи, уже вовсю рисовали на картах новые, причудливые границы своей будущей республики. Татарстан закипал, как котел перед взрывом — митинги, требования независимости, столкновения. А горные республики Кавказа? Они словно ждали этого часа — одна за другой громогласно объявляли о выходе из состава разваливающегося Союза. Карта страны трещала по швам, расползаясь на лоскуты, каждый из которых тянул одеяло на себя. Империя рушилась на глазах.

Но внутреннего пожара казалось мало. Как черти из табакерки, полезли проблемы внешние, граничащие с откровенным беспределом. Прибалты, уже чувствовавшие себя хозяевами положения, вдруг объявили своей исконной территорией… Калининград! Наш Калининград! Это была уже наглая пощечина. А на юге? Армения и Азербайджан, едва успев объявить независимость, тут же, как два разъяренных пса, схватились насмерть за Нагорный Карабах. Сообщения о боях, о жертвах, о беженцах приходили ежедневно, леденя кровь. Грузины, не долго думая, «наехали» на Абхазию — начались первые перестрелки, первые жертвы. А казахи? Тихим сапом, под шумок всеобщего хаоса, «оттяпали» на своих картах солидный кусок Оренбуржья. Пока только на картах, но лиха