Пионер. Том III - Клим Ветров

Но самое страшное, самое подлое творилось в азиатских республиках. Там началась самая настоящая охота. Массово, с жестокостью, леденящей душу, выгоняли русских. Выгоняли из домов, которые они строили, с земель, которые они осваивали десятилетиями. Гнали, как скот, грабили, насиловали, убивали. Геноцид. Да, это было именно оно — геноцид по национальному признаку. Он достигал невообразимых, чудовищных размеров. Сообщения о погромах, о сожженных домах с людьми внутри, о расправах на станциях — приходили постоянно. И с каждым днем, с каждым часом, ситуация только катилась в бездну, становясь все чудовищнее и безнадежнее. В воздухе витал запах крови и безнаказанности.

У нас же, в нашем затерянном маленьком городке, пока царило относительное, зыбкое спокойствие. Но это было спокойствие кладбища, спокойствие перед новой бурей. Чиновники, эти винтики системы, привыкшие получать указивки «сверху» и действовать строго по инструкции, теперь были как слепые котята. На любой вопрос — о свете, о воде, о тепле, а уж тем более о самом наболевшем — о зарплатах и пенсиях — они только разводили руками. Их лица выражали растерянность и тупое бессилие. «Финансирования нет, — бубнили они как заведенные, избегая встречного взгляда. — И неизвестно, когда будет. Система рухнула. Центр молчит. Решайте как хотите». Это «как хотите» звучало как приговор.

Да, кое-какие острые углы пытались сгладить. Какие-то вещи решались за счет запасов на складах крупных городских предприятий. То муку подбросят на хлебозавод, то солярку для котельной, то лекарства в больницу. Но все, от директора до последнего рабочего, прекрасно понимали — это капля в море. Это ненадолго. Склады пустели с катастрофической скоростью. Это была лишь отсрочка неминуемого конца.

Сколько еще протянем? Мучительный вопрос висел в воздухе, в глазах каждого встречного. Месяц? Два? А дальше? Что будет, когда последние запасы иссякнут, когда последняя капля солярки сгорит в котле? Когда последний хлеб из муки с чудом найденного мешка будет съеден? Тишина. Холод. Голод? Мысль о таком будущем была невыносима.

А люди? Люди, которые держали этот шаткий карточный домик? Ментам перестанут платить — и они разбегутся. Кто будет охранять то, что еще осталось? Кто будет ловить воров, когда самому семью кормить нечем? А медики? Врачи и медсестры? Бесплатно, за идею, работать в разоренной больнице без лекарств? Не станут. Пожарные? Тушить пожары без воды в рукавах и бензина в машинах? Не поедут. Электрики? Чинить сети без проводов и изоленты? Не полезут. Бесплатно работать в таких условиях не станет НИКТО. Инстинкт самосохранения, инстинкт выживания своей семьи — сильнее любых приказов и клятв.

Нам ещё повезло что за счёт глобальной чистки криминальных элементов, на фоне всеобщего развала и кровавых сводок из других мест, наш городишко пока еще тщетно цеплялся за видимость спокойствия. Островок. Маленький, хрупкий островок в бушующем океане хаоса. Но мы все чувствовали — вода поднимается, и вот-вот накроет с головой.

Но что будет ДАЛЬШЕ? Когда вакуум власти станет окончательным? Когда последние силовики либо уйдут, либо сами превратятся в новых хозяев? Когда голод и холод снимут последние табу? Когда все вернется на свои круги — круги жестокой борьбы за выживание? Война? Междоусобица? Правление сильнейшего и самого беспринципного? Вопросы висели в воздухе тяжелыми, неразрешимыми глыбами. Война… Это слово теперь не казалось таким уж абстрактным. Оно было здесь, рядом, дышало в затылок.

Предсказания — не мой конек. Я не гадалка и не пророк. Но здесь, в этой кромешной тьме надвигающегося ада, я, к своему ужасу, чувствовал — вижу на шаг вперед. Чувствовал нутром, кожей, каждой клеткой. И, увы, как в воду глядел.

В начале апреля грянул гром. Ночью. С наглостью, поражающей воображение. Разграбили ОВД Советского района. Не тайком, не украдкой — а с боя! Ворвались, как черти, расстреляв на месте ничего не понявшего дежурного сержанта и еще нескольких несчастных милиционеров, застигнутых врасплох. Взорвали дверь оружейной комнаты. И вынесли ВСЁ. Все, что там было: пистолеты, автоматы, патроны — весь арсенал районного отделения. Это был не просто налет. Это была декларация войны. Войны всем и вся. Сигнал, что времена относительного спокойствия закончились. Кто-то почувствовал силу и безнаказанность.

А дальше… Дальше начался настоящий, беспредельный хаос. Тот самый хаос, о котором я с ужасом думал. Он обрушился на город, как цунами, сметая последние остатки порядка.

Никого не боясь, абсолютно нагло, грабили теперь средь бела дня. Сначала под удар попали последние островки «казенного добра» — склады с остатками товаров, магазины, где чудом сохранились какие-то запасы, сберкассы, в которых, по слухам, еще лежали какие-то жалкие копейки. Туда врывались толпы — уже не просто воры, а озверевшая от голода и безнаказанности масса. Выносили все подчистую, круша и ломая. Потом очередь дошла до рынков и ларьков — там еще теплилась частная торговля, были товары, были деньги у спекулянтов. Их громили с особой жестокостью. А потом… Потом пришли за обычными людьми. За их домами. За их квартирами. За тем немногим, что они успели припрятать — банкой тушенки, пачкой крупы, бутылкой самогона, старыми золотыми сережками бабушки.

Врывались в подъезды, выбивали двери. Крики, стрельба, плач — стали обычным фоном городской жизни. Никто не был защищен. Никто не был в безопасности.

И самое страшное, самое циничное — занимались этим теперь не только прожженные, отпетые уголовники, вышедшие из тюрем или почуявшие момент. Банды, мобильные и жестокие, сколачивались из тех, кого еще вчера никто не заподозрил бы. Из «вполне добропорядочных граждан». Из соседа-сантехника, из водилы автобуса, из учителя физкультуры, из отца семейства, которого ждали дома голодные дети. Их мотивация была проста и страшна: необходимость накормить семью. Выжить. Любой ценой. Голод и страх за детей сняли все моральные запреты, стерли грань между добром и злом. Они шли грабить не из жадности, а из отчаяния. И от этого было еще страшнее. Мир перевернулся с ног на голову. Добропорядочность стала роскошью, которую могли позволить себе только мертвецы или святые. Остальные выживали.

Глядя на всё это со стороны, я вспоминал как мои современники ругали Горбачева и плевали в Ельцина. Мол уроды каких поискать, развалили страну, разворовали и растащили.

Да, они не были идеальны, даже наверняка наоборот, но главное что им удалось сделать, не допустить того что творилось сейчас.

Я долго смотрел на творящийся беспредел, надеясь что власти всё же предпримут что-нибудь. Что именно, не знаю. Может войска введут, или организуют какую-то местную дружину. Но время шло, а ничего не