Егерь. Сердце стаи - Николай Скиба

— Послушай, — обратился к нему полковой лекарь Марков, пожилой мужчина с седой бородой и глазами, в которых застыла вековая усталость. Он только что закончил осмотр. — Я не знаю, что это. За сорок лет службы я видел раны от мечей, стрел, от когтей магических тварей. Но такого — никогда.

— Должно же быть лекарство! — воин сжал кулаки так, что костяшки побелели. Его мир приказов и решений рушился. В нём не было места для проблем без ответов. — В столице региона… Там лучшие умы!

— Я уже послал гонца, самого быстрого, — лекарь беспомощно развёл руками, обводя взглядом полки с бесполезными склянками. — Но пока он доберётся, пока они разберутся… Делаю всё, что могу. Отвары для снятия боли, примочки для кожи. Но болезнь не отступает.

Он мог сражаться с врагами короны, мог сутками выслеживать зверя в диком лесу, мог защитить от любого видимого врага. Но против этой невидимой смерти, медленно пожирающей его единственное сокровище, он был бессилен как младенец.

— Папа, — Лидия тянула к нему руки с постели, её голос был слаб, как шелест осенних листьев. — Ты больше не возьмёшь меня на ручки?

Серые пятна расползлись уже по всем её конечностям. Кожа шелушилась и трескалась при малейшем движении. Каждое его прикосновение, которое раньше было источником радости и защиты, теперь причиняло ей боль.

— Возьму, малышка. Конечно, возьму.

Осторожно, словно она была сделана из хрупкого стекла, отец поднял дочь. Её тело было невесомым.

Он помнил, как всего месяц назад подбрасывал её в воздух, и она заливисто смеялась, а теперь она весила не больше пёрышка.

Ночи превратились в сплошной, нескончаемый кошмар. Лидия не могла спать — поражённая кожа горела, трескалась, сочилась кровью. Её тихий, измученный плач разрывал сердце отца на части. А он мог только сидеть рядом, держать за руку, чувствовать собственную никчёмность и… благодарить судьбу, что умершая при родах жена не видит этого. Эта мысль была чудовищной, но она приносила извращённое облегчение. Хотя бы её сердце не разрывалось сейчас на куски.

Гонец из столицы вернулся через неделю. Он принёс несколько изящных пузырьков с королевскими печатями и пергамент с бездушным сообщением: «Природа болезни неизвестна. Предлагаемые снадобья могут облегчить страдания».

Могут облегчить.

Не излечить.

Не спасти.

Облегчить.

— Это не лекарство, — с горечью произнёс он, глядя на пузырьки, в которых плескалась бесполезная надежда. — Это… утешение для родителей. Подачка, чтобы мы молчали и не доставляли хлопот.

— Мне жаль, — лекарь положил тяжёлую руку ему на плечо. — Я понимаю вашу боль. Но мы должны…

— Что мы должны, Марков? — он резко развернулся, и в его глазах полыхал холодный, мёртвый гнев. — Смотреть, как наши дети умирают? Разводить руками и говорить о воле Раскола?

Королевские снадобья действительно принесли временное облегчение. Лидия меньше плакала, больше спала. Но болезнь не отступала — она просто становилась тише, отнимая жизнь без криков.

— Папа, — однажды вечером девочка взяла его за руку. — Я не хочу больше болеть. Я… я так устала.

Её маленькие пальчики были холодными, почти безжизненными. Серая, мёртвая кожа покрывала уже больше половины тела.

— Я знаю, малышка. Папа всё исправит. Обещаю.

Но он не знал, как.

Корона, которой он так верно служил, оказалась бессильна. Система, частью которой он был, не смогла защитить даже одного ребёнка. Все их титулы, звания, могущество — всё это оказалось пылью перед лицом неизвестной болезни.

Отчаяние и гнев росли в нём с каждым днём. Гнев на собственное бессилие, на равнодушие системы, на мир, в котором могущественный воин не может защитить собственного ребёнка.

Решение он принял быстро. Укутал Лидию в тёплые одеяла и посадил в повозку.

Если в королевстве есть спасение, то только в Драконьем Камне. Только туда он успеет, только там может попросить помощи.

Барон Валентин Красногорский принял их немедленно, даже не дожидаясь. Правитель одним взглядом оценил отчаяние отца и искренность его горя.

Выслушал рассказанную историю болезни и приказал немедленно привезти лучших лекарей города. Он не отгораживался — просто отец помогал отцу.

— Ты хорошо служил короне все эти годы, — сказал барон, осторожно касаясь лба бледной девочки на руках у воина. Его собственные глаза увлажнились при виде серых пятен. — Мы найдём лекарство.

Но клятвы и обещания не лечили. Они лишь разжигали надежду, которая с каждым часом становилась всё более мучительной.

Первый лекарь прибыл уже через час. Его руки, привыкшие к самым сложным случаям, дрожали, когда он осматривал Лидию. Он ощупывал пульс, заглядывал в зрачки, изучал странные серые отметины. Девочка покорно позволяла себя осматривать, лишь изредка всхлипывая от боли.

— Никогда не видел ничего подобного, — наконец произнёс лекарь, отступая от постели. В его голосе звучала растерянность профессионала, столкнувшегося с чем-то за пределами его понимания. — Это не обычная болезнь. Возможно, проклятие, насланное Расколом.

Второй специалист, молодой алхимик, подошёл к проблеме более радикально. Он взял пробы крови. Поместил всё в специальные сосуды, что-то бормоча о кристаллизации и магических реакциях.

— Дайте мне три дня, — сказал он, собирая свои приборы. — Я попробую создать противоядие, изучить природу заражения, но… — он многозначительно пожал плечами, избегая прямого взгляда отца. — Без понимания источника болезни это почти невозможно. Мы работаем вслепую.

Три дня ожидания превратились в сплошной кошмар, растянувшийся как вечность. Он не отходил от постели дочери, наблюдая, как она слабеет на глазах. Лидия почти не ела — пища не держалась в желудке. Мало говорила — даже дыхание давалось с трудом. Большую часть времени она лежала неподвижно, лишь изредка сжимая папины пальцы в приступах боли.

Алхимик вернулся с поникшими плечами и пустыми руками. Его молодое лицо осунулось за эти три дня, глаза покраснели от бессонных ночей в лаборатории.

— Прости, — его голос был охрипшим от усталости, — но я не смог определить природу болезни. Это не яд в привычном понимании, не инфекция, не магическое проклятие. Это что-то… иное.

Другие семьи сторонились их. Никто не знал, заразна ли «Серая Увязь», и предпочитали не рисковать своими детьми. Воин видел страх в глазах людей, когда они случайно встречались в коридорах. Слышал настороженный шёпот за спиной, видел, как матери торопливо уводили своих малышей подальше от «заражённой» комнаты. Они с дочерью превратились в изгоев.

—