Фарфор Ее Величества - Максим Андреевич Далин

Ликстон нахохлился и молчал.

— Ну вот, — сказал я. — И зачем ты нашим в газете нужен? Ты ж враг. Я больше скажу: они узнают, что ты свалил, чтобы не работать с людьми маршала, а государыня с вашим маршалом договор заключила. Значит, ты, получается, вдвойне враг. Ноги тебе, конечно, выдёргивать не будут, но работать ты пойдёшь куда-нибудь в тихое место… с твоим невосторженным образом мыслей.

Ликстону было очень плохо. Барн, кажется, ему сочувствовал — думаю, потому, что не очень понимал, в чём тут проблема. Индар наблюдал за происходящим и очень веселился.

— Что ж мне теперь — в петлю залезть⁈ — трагически спросил Ликстон.

У Барна отвисла челюсть.

— Тебе что, в ад не терпится? — спросил я. — Не всякий самоубийца идёт прямо туда, но тебе лично — гарантирую.

— Выхода нет! — изрёк Ликстон ещё более трагически.

— А у тебя стенограммы и статьи с собой? — спросил я. — Покажи.

Он не глядя протянул мне пачку листов, отстуканных на машинке:

— Копии. Ваши перепечатали.

— Отлично работают, — сказал я, заглядывая в текст.

«…обугленный череп поражающей воображение твари, — прочёл я. — Выпавшее из черепа глазное яблоко превосходило размерами большой арбуз. Демонолог, мессир Хельд из дома Вереска, пояснил, что огромные существа, собранные из частей тел крупных животных и людей, а после выращенные с помощью оккультных формул, охраняли портал, ведущий в ад… — я перелистнул несколько страниц. — … Все пленные, включая наших несчастных соотечественников, находились в самом жалком состоянии. Многие из них, молодые солдаты, казались древними стариками: небольшие адские существа забирали у них вместе с кровью и жизненную силу, которая, судя по всему, доставлялась потом высокопоставленным особам из королевского дома…»

— О, как драматично! — хмыкнул Индар. — Талант погибает. Ему бы книжки писать.

— Не так плохо написано, — сказал я. — Довольно точно. А ты считаешь, что нельзя продаваться только правительству или вообще?

— Вообще — мне же платили за репортажи, — сознался Ликстон, будто в тайном разврате.

— Тогда считай, что работаешь на меня, — сказал я. — На меня — можно?

Индар издевательски захохотал. Ликстон взглянул недоверчиво — и я поразился, как эта его недоверчивая мина напоминает мину Индара, когда я предлагал ему протез тела. Ликстон тоже прикидывал, в чём подвох.

— Что ты мнёшься-то? — спросил я. — Будешь писать правду, а я тебе помогу её донести… до широкой общественности. Так тебя устроит?

— Ты же на службе у маршала? — уточнил Ликстон, глядя на меня подозрительно.

— Я на службе у государыни Виллемины, — сказал я. — Так что с перелесской властью ты не будешь иметь никаких дел.

— А платить ты ему чем будешь? — хмыкнул Индар. — Эти независимые щелкопёры, знаешь, на святой редьке плоть не умерщвляют.

— Откуда я достану деньги — уже не важно, — сказал я в пространство. — Это уже мои личные заботы. Да и вообще, для начала надо сделать так, чтобы никто не свернул тебе шею. А там посмотрим. Можешь всем рассказать, что ты — мой человек. Если хочешь.

Ликстон горестно вздохнул.

— Ладно… Вам — это ещё куда ни шло… Вы сегодня за завтраком дипломатов так построили, что любо-дорого… может, всё и получится.

— А зачем нам сочинитель, ваше благородие? — внезапно спросил Барн. — Мы же с вами туда едем не газету печатать.

Индар взоржал снова.

— Ну, братец… нам-то, быть может, и ни к чему, — сказал я этаким задумчивым и самым благостным, какой смог выдумать, тоном, — но мы же не можем вот так бросить человека, который хочет говорить правду. Ты же сам понимаешь: у него, с его-то позицией, куда ни кинь — всё клин.

— Экие порядки в Перелесье! — сказал Барн с сердцем. — У нас-то не так!

Индар стонал и сползал по стенке, вытирая уцелевший глаз. Барн посмотрел на него с укоризной.

— Конечно, у нас не так! — истово подтвердил я, вспоминая, как наши щелкопёры дружно восхищались некропротезами и невиданным торжеством науки над мракобесием. — Поэтому мы и должны помочь мэтру газетёру. Мы ещё и нашим расскажем, что мэтр не работал на войну по приказу людей Рандольфа — газета-то независимая, собирали слухи, пытались докопаться до фактов…

Ликстон всё это слушал — и его бледная физиономия розовела от удовольствия.

— Господи, мессир капитан! — выдохнул он, когда я замолчал. — А ведь что говорили о фарфоровых — вы не поверите. Ад против ада, кадавры, машины, которыми управляют демоны… Такого было! И ведь в тылу наверняка ещё многие верят. Я сам поехал с дипломатами, чтобы посмотреть своими глазами, и ещё там понял: фарфоровые ребята — люди как люди. И вот сейчас наши живые мне готовы глотку перегрызть, а вы ко мне отнеслись по-человечески. Можно я об этом тоже статью сделаю? Вот про этот разговор, про свободу прессы…

— Конечно, — сказал я. — Дай только почитать, когда напишешь.

— Да нет вопросов! — просиял Ликстон. — Мы с вами хорошо сработаемся, я чувствую…

— Ты очень ценный, — сказал я. — Вот смотри, Барн: человек же в курсе всего, что в столице болтают. И слухов, и сплетен… вы же знаете, парни, что среди слухов может попасться важная информация, верно? Так можно и жизнь кому-нибудь спасти, и сделать ещё много хорошего…

Ликстона отпустило совсем. Он лыбился до ушей и кивал:

— «Соечка» все сплетни узнаёт первая… — и вдруг померк. — О… а как же я теперь…

— В газету вернёшься? — я хлопнул его по спине, как армейского приятеля. — Да так и вернёшься! Редакция же — самое место для сбора сплетен, а? И совершенно это всё не помешает тебе быть моим человеком. Будем держать связь. Если что — я тебе помогу продвинуть любую статью или что… в общем — даже в голову не бери. Связи в любом случае иметь полезно.

Ликстон снова заулыбался. Индар слушал весь этот трёп с миной дилетанта на модном концерте.

В дверь нашего купе постучались:

— Мессиры прибережцы, не знаете ли вы…

Барн открыл дверь, и проводник встретился с Ликстоном взглядами.

— О! Мэтр Ликстон, — сказал он, — вас хотел видеть прекрасный мессир Дриз. Прошу прощения, мессир капитан.

— Вы мне помешали, братец, — сказал я, снова пытаясь состроить такую же мину, как у барона Ланса.

— Мессир Дриз распорядился… — заикнулся проводник, смутившись.

Зараза, подумал я. Ну хорошо же.

— Ликстон, — сказал я. — Оставь мне статьи и вот эти карточки. Об остальном поговорим потом. Всё будет в порядке, иди.

Ликстон положил пачку печатных листов на столик, собрал остальное, поднял свой портфель и тихо спросил:

— Можно потом к вам зайти?

— Конечно, — сказал я. — Не нервничай.