Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

Наш с тобою, патера, круговорот сооружен неким правителем. Обладатель могущества, позволявшего править в одиночку, он звался монархом и решил от своего имени отправить вселенной вот такое… послание. Кое-кого из людей, помещенных им на борт, ты видел сам, а с одной из них даже гулял здесь и разговаривал.

Шелк согласно кивнул, но вовремя вспомнил о Журавле.

– Да, – подтвердил он вслух, – а зовут ее Мамелхвой.

– Помнишь свой рассказ о Мукор? Доктора монарха покопались в головах людей, помещенных монархом в наш круговорот, точно так же, как хирург Крови – в голове Мукор, но куда более умело, и стерли из памяти пациентов все воспоминания о личной жизни, какие осмелились.

– Действительно, – вспомнил Шелк, – Мамелхва упоминала об операции, которой подверглась перед отправкой в сей круговорот.

– То-то и оно. Одна беда: хирурги обнаружили, что воспоминания пациентов о правителе, его семье и некоторых чиновниках укоренились в памяти чересчур глубоко, а посему уничтожить их целиком не представляется возможным. Дабы замести след, все их семейство решили переименовать. Правитель – тот человек, что звался монархом, – стал Пасом, мегера, на коей он был женат, – Эхидной и так далее и так далее. Семерых рожденных монаршей четою детей мы зовем Сциллой, Мольпой, Тартаром, Иераксом, Фельксиопой, Фэа и Сфингой.

Шелк начертал в темноте символ сложения.

– Монарху хотелось, чтоб его наследником непременно стал сын. Увы, Сцилла, не уступавшая твердостью воли самому монарху, родилась девочкой. Законы природы в их части, касающейся рода людского, гласят, что женщины должны подчиняться мужчинам, однако отец позволил ей основать наш город и немало других. Кроме того, она же основала твой Капитул, пародию на государственную религию родного круговорота. Пойми, к тому времени она едва вышла из детского возраста, а остальные были еще младше.

Шелк, невольно сглотнув, предпочел промолчать.

– Затем царица подарила монарху вторую дочь, но с той дела обстояли много печальнее: прекрасная танцовщица, искусница в музыке, однако тоже девочка, причем подверженная припадкам безумия. Мы зовем ее Мольпой.

Из темноты донесся негромкий щелчок.

– Что, доктор, в саквояже нет ничего полезного? Естественно: мы ведь его осмотрели. Итак, продолжу. Третий ребенок их оказался мальчиком, но и он, подобно двум первым, в наследники не годился, так как родился слепым. Он стал тем самым Тартаром, к коему ты, патера, обращался с молитвой, красноречиво расписывая собственные заслуги. Ты свято веришь в его способность видеть без света, однако на самом деле он… слеп, незряч даже при свете дня. Я тебе еще не наскучил?

– Это как раз не страшно. Куда страшнее, что ты рискуешь навлечь на себя недовольство богов и подвергаешь серьезной опасности собственный дух.

Журавль во мраке сухо, саркастически хмыкнул.

– Ну что ж, продолжу в том же ключе. Вскоре Эхидна вновь понесла и выносила еще одного сына, мальчишку, в полной мере унаследовавшего от отца абсолютное, активное, на грани мании безразличие к физическим ощущениям других. Должно быть, тебе, патера, как и всем нам, знакомо изысканное наслаждение болью, причиняемой тем, кто нам не по сердцу? Так вот, он позволил себе поддаться его соблазну до такой степени, что позабыл все прочие радости, и еще малышом истребил ради забавы тысячи жизней. Ныне мы зовем его Иераксом, божеством смерти. Нужно ли продолжать? Далее у монаршей четы родилось еще трое детей, три девочки, но о них ты осведомлен не хуже моего. Фельксиопа со своими заклятьями, снадобьями и ядами, толстуха Фэа и Сфинга – сплав отцовского мужества с гнусным нравом мамаши… что и неудивительно: не развивая сих качеств, в подобной семейке не выживешь.

Шелк кашлянул:

– Не так давно ты, советник, высказывал намерение вернуть мой иглострел. Мне очень хотелось бы получить его обратно.

На сей раз жутковатое сияние окутало Лемура с головы до ног, замерцало даже сквозь рубашку и брюки.

– Смотри, – сказал советник и протянул вперед правую руку.

Под украшенным вышивкой атласным рукавом возникло, поползло от плеча к локтю, от локтя к запястью темное пятнышко, и вскоре на раскрытую ладонь Лемура выскользнул позолоченный иглострел Гиацинт.

– Пожалуйста.

– Как тебе это удалось? – полюбопытствовал Шелк.

– Благодаря тысячам микроскопических контуров в руках. Играя определенными мускулами, я могу создавать магнитное поле и смещать его куда захочу, по порядку напрягая одни мышцы и расслабляя другие. Смотри.

Иглострел Гиацинт пополз по ладони Лемура к запястью и исчез в рукаве.

– Стало быть, тебе хотелось бы получить его назад?

– Да, очень хотелось бы.

– А что скажешь ты, доктор Журавль? Твой я тебе уже отдал и собираюсь прибегнуть к твоим услугам. Согласен ли ты счесть иглострел полученной авансом платой за оные?

Сияние Лемура сделалось столь ярким, что Шелк сумел разглядеть сидящего на койке Журавля как раз в тот миг, когда он, вытащив из-за пояса иглострел, протянул оружие Лемуру.

– Если хочешь, возьми назад, только отдай Шелку тот, что забрал у него, и этого с меня хватит.

– Видишь ли, доктор Журавль уже пробовал в меня выстрелить, – с улыбкой на сияющем лице пояснил Лемур Шелку, – и сейчас весьма жестоко шутит над тобою, патера.

– Нет, он мне все тот же добрый друг, каким был с момента знакомства. Просто некоторые из людей стесняются лучших своих побуждений, так как привыкли почитать доброту за слабость. Будь добр, верни мне иглострел.

Однако на подставленную Лемуром ладонь из рукава подобно серебристому пауку выполз вовсе не иглострел Гиацинт, а азот. Увы, стоило Шелку протянуть за ним руку, Лемур со смехом сомкнул пальцы в кулак, и камера снова погрузилась во тьму.

– Шелк говорит, что вместе с ним ты схватил одну женщину, – зазвучал в темноте голос доктора Журавля. – Если она серьезно пострадала, я хотел бы ее осмотреть.

– Я могу сжать эту штучку с такой силой, что раздавлю, – сообщил Лемур им обоим. – Такое опасно даже для меня.

Шелк, наконец-то распутавший серебряную цепочку, накинул ее на шею и придал Пасову гаммадиону надлежащее положение.

– Тогда я не советовал бы так поступать, – отвечал он.

– Я и не стану, патера. Прежде чем завести рассказ о богах, я намекал, что готов предложить тебе новое божество, живого бога, перед которым не зазорно преклонить колени мудрейшим из мудрых. Имея в виду, как ты, вне всяких сомнений, уже понимаешь, себя самого. Готов ли ты поклоняться мне?

– Боюсь, при нас нет подобающей жертвы.

Глаза Лемура вспыхнули парой огней.

– Ты попусту расточаешь деликатность, патера. Разве тебе не хочется стать Пролокутором? Между делом упомянув о сем, я полагал, что за подобное предложение ты расцелуешь мой зад, однако ты держишься, как будто ничего не расслышал.

– Спустя минуту-другую я рассудил, что ты задумал подвергнуть меня изощренной пытке… и, говоря откровенно, по-прежнему именно так и