Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин

Эката вынесла помои и объедки свиньям, вернулась на кухню и увидела там Стефана. Она была в отцовской куртке, в башмаках на деревянной подошве и все в том же черном платке. За нею следом на кухню ворвался морозный ветер, и ей не сразу удалось захлопнуть дверь.

– Разъяснило, – сказала она Стефану. – Но ветер теперь с юга дует.

– Эката, ты поняла, зачем я сюда приехал?

– А ты сам-то понял? – откликнулась она, глядя на него снизу вверх. Потом прошла и поставила на место помойное ведро.

– Да.

– Ну тогда, наверно, и я поняла.

– Да тут у вас просто поговорить негде! – вдруг рассердился Стефан: дядины деревянные башмаки загрохотали на пороге кухни.

– У меня есть своя комната, – с раздражением бросила Эката, сразу вспомнив, какие тонкие там стены, а за стенкой спит двоюродная сестра, а напротив – ее родители… Она сердито нахмурилась и сказала: – Нет. Подождем до завтрашнего утра.

Рано утром двоюродная сестра Экаты потихоньку вышла из дому и куда-то быстро зашагала по дороге. Через полчаса она уже возвращалась обратно. Ее набитые соломой башмаки чавкали в снежной каше и грязи. Жена соседа, жившего от них через один дом, рассказала: «Ну так он доктором назвался, а я еще его спросила, кто же это у них заболел, и фонарь ему дала, темень такая, что лица-то мне его не разглядеть было, я и решила, это доктор, так ведь он и сам так сказал…» Кузина Экаты с удовольствием повторяла про себя слова соседки и прикидывала, когда лучше прищучить Стефана и Экату – при свидетелях или наедине, как вдруг из-за поворота заснеженной, сверкавшей на солнце дороги рысью выбежали две лошади: наемная из городской конюшни и их старый чалый. На них верхом сидели Стефан и Эката; оба смеялись.

– Куда это вы собрались? – крикнула им, вся задрожав, кузина.

– Подальше отсюда, – откликнулся Стефан.

Молодые люди проехали мимо, вода в лужах веером разлеталась под копытами их коней и сверкала на мартовском солнце алмазными брызгами. Вскоре оба всадника скрылись вдали.

1910

Неделя за городом

В Кливленде, штат Огайо, было солнечное утро 1962 года, а в Красное шел дождь, и улицы, зажатые между серыми стенами домов, были полны народа.

– Черт, прямо за воротник льет, – пожаловался Казимир, но его приятель в соседней кабинке уличного ватерклозета не расслышал – был увлечен собственным монологом:

– Историческая необходимость – это солецизм чистейшей воды! Ведь история не что иное, как то, чему необходимо было случиться. Однако и расширять значение этого понятия тоже нельзя. Кто его знает, что, собственно, случится дальше…

Оба вышли на улицу; Казимир, на ходу застегивая брюки, заметил мальчика, который не сводил глаз с огромного, метра два с половиной длиной, черного футляра, похожего на гроб и прислоненного к стене ватерклозета.

– Что это? – спросил мальчик, и Казимир ответил:

– Здесь тело моей двоюродной прабабушки.

Он подхватил «гроб» и вслед за Стефаном Фабром скрылся в пелене дождя.

– Фарс! Детерминизм – это фарс. Все, что угодно, лишь бы не испытывать благоговейного страха. Нет, вы покажите мне истоки, семя всего этого? – Стефан остановился и ткнул пальцем в грудь Казимиру. – Хорошо, я покажу его вам: это яблочное зернышко. Но могу ли я утверждать, что из него вырастет яблоня? Нет! Мы полагаем, что существует Закон, поскольку не существует свободы. Однако никакого Закона тоже не существует. А существуют развитие и гибель, радость и ужас, и существует бездна – все остальное выдумываем мы. Так, сейчас мы опоздаем на поезд.

Они принялись яростно проталкиваться сквозь толпу на улице Тийпонтий. Дождь полил вовсю. Стефан Фабр решительно продвигался вперед, размахивая портфелем; губы строго сжаты, бледное лицо мокро от дождя.

– Господи, и почему ты не взял с собой вместо этого гроба какое-нибудь пикколо? Дай-ка я понесу. – И он отобрал у Казимира футляр, когда тот в очередной раз столкнулся со спешившим на автобус чиновником.

– Наука, влачащая бремя Искусства, – провозгласил Казимир. – Что, тяжело?

Однако его друг, нахмурившись, волок футляр дальше, хотя к тому времени, как они добрались до Западного вокзала, здорово задыхался.

По платформе, окутанной клубами паровозного дыма и пеленой дождя, они уже бежали вместе с другими пассажирами, прислушиваясь к пронзительным свисткам и гремевшему из динамиков голосу, что-то назойливо повторявшему на санскрите. Совершенно без сил они ввалились в первый же вагон, но все купе оказались на удивление пусты. Видимо, вот-вот отправиться должен был совсем другой поезд – битком набитая пригородная электричка. Минут десять они сидели совершенно неподвижно.

– Что, кроме нас, больше пассажиров нет? – мрачно спросил Стефан Фабр, подойдя к окну.

Потом поезд один раз громко свистнул, и стены за окном поплыли назад. Капли дождя ударялись о стекла, оставляя на них косые дорожки. По причудливо переплетающемуся множеству рельсов они взлетели на мост; отсюда оба молодых человека могли заглянуть в окна чужих спален, мимо пролетали кирпичные стены жилых домов с огромными надписями. Потом вдруг все исчезло, утонуло во тьме дождливого вечера, уплыло куда-то на восток. Теперь видна была только гряда холмов, казавшихся черными на фоне бесцветного, начинающего очищаться от туч неба.

– Ну вот мы и за городом, – сказал Стефан Фабр.

Он вытащил из портфеля, из-под стопки носков и маек, журнал по биохимии, надел очки в темной оправе и погрузился в чтение. Казимир откинул прилипшие ко лбу мокрые волосы, прочитал надпись на оконном стекле – «Не высовываться!», осмотрел трясущиеся на ходу стены купе, полюбовался дорожками, которые оставляли на стекле дождевые капли, потом задремал и в ужасе проснулся: ему приснилось, что вокруг него рушатся стены. Поезд только что отошел от Окаца. Стефан сидел, глядя в окошко, бледный, черноволосый, своей отрешенностью подтверждая реальность привидевшегося Казимиру кошмара.

– Ничего не разглядеть, – сообщил Стефан. – Ночь кругом. Только за городом еще и осталась настоящая темная ночь.

Он смотрел куда-то вдаль, всматривался сквозь собственное отражение в стекле в ночь, наполнившую его глаза благословенной тьмой.

– Итак, мы на поезде, идущем в Айзнар, – сказал Казимир, – но не можем быть уверены, что он идет именно туда. Он может идти и в Пекин.

– Он может также сойти с рельсов, и тогда всем нам конец. А если мы все-таки приедем в Айзнар? Что такое Айзнар? Просто слово, и ничего больше.

– Ужасно! – Казимир вспомнил рушащиеся стены из своего кошмара.

– Напротив, прекрасно, – откликнулся его друг. – Нужен немалый труд, чтобы наш мир не рассыпался, когда смотришь на него под таким углом. Но оно того стоит. Строить города, удерживать крыши своей верностью… Не верой. Верностью.

Стефан снова уставился во