Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин

– Я проеду с тобой километра три, можно?

Она кивнула, он подал ей руку, помогая сесть в повозку, и они поехали по улице Ардуре на запад, через карст.

– Ох уж этот чертов управляющий! – сказала Эката. – Все утро возле моей комнаты шаркал и гнусно улыбался…

Стефан рассмеялся, но ничего не сказал. Он казался настороженным, погруженным в себя. Дул холодный ветер. Старенький чалый постукивал копытами по дороге. Прошло несколько минут, и Стефан наконец объяснил свое молчание:

– Я ведь никогда раньше лошадью не правил.

– Я тоже. Только вот этим чалым. Он спокойный, от него никаких неприятностей.

Ветер свистел на бескрайней равнине, покрытой сухой травой, все пытался сорвать с Экаты ее черный платок, упорно швырял Стефану в глаза пряди светлых волос.

– Ты только посмотри! – тихо проговорил Стефан. – Каких-то пять сантиметров жалкой земли, а под ней сплошной камень! Хоть весь день в любом направлении можешь ехать – везде тот же известняк и тонкий слой земли сверху. Знаешь, сколько всего деревьев в Кампе? Пятьдесят четыре. Я их специально пересчитал. И больше ни одного деревца до самых гор. Ни единого. – Стефан разговаривал точно с самим собой, голос его звучал негромко, чуть суховато, мелодично. – Когда я ехал на поезде в Брайлаву, то все высматривал первое новое дерево, пятьдесят пятое. Им оказался огромный дуб возле одной из ферм в предгорьях. А потом вдруг деревья появились повсюду, их полно во всех горных долинах, и я уже не успевал считать. Но мне бы очень хотелось попробовать пересчитать их.

– Видно, тебе тут просто опротивело.

– Не знаю. Что-то, пожалуй, опротивело. Я чувствую себя страшно маленьким, вроде муравья, даже еще меньше, едва разглядеть можно. И вот я ползу куда-то по огромному полу, но так никуда и не приползаю – куда же тут приползешь? Вот посмотри на нас со стороны: мы ведь с тобой тоже ползем сейчас по полу без конца и без края… А вон над нами и потолок… Похоже, с севера идет снеговая туча.

– Надеюсь, до вечера снега не будет.

– Слушай, а как вам там живется, на ферме?

Она подумала, прежде чем ответить, потом тихо ответила:

– Там жизнь очень замкнутая.

– Твой отец такой жизнью доволен?

– По-моему, он в Кампе никогда себя нормальным человеком не чувствовал.

– Есть люди, которые, видно, созданы из земли, из глины, – сказал Стефан. Голос его, как всегда, легко ускользал за пределы слышимости, точно ему было все равно, слышат ли его. – А есть такие, кто сделан из камня. Те, кто способен нормально жить в Кампе, сделаны из камня.

«Такие, как мой брат», – подумал он, но вслух этого не сказал, однако она все равно услышала.

– Почему ты не уедешь отсюда?

– То же самое и Костант говорит. Легко сказать. Видишь ли, если бы Костант отсюда уехал, он бы и себя с собой захватил. И я тоже никуда от себя не денусь… Так что не важно, куда именно переедешь. Все равно от себя не уйти. Да еще неизвестно, с чем встретишься. – Он направил лошадь прямее. – Я, пожалуй, здесь спрыгну. Мы, должно быть, уже километров пять проехали. Посмотри-ка, вон там наш муравейник.

С высоты козел они, оглянувшись, увидели темное пятно города на бледном фоне равнины: шпиль собора казался не больше булавочной головки; окна домов и черепица поблескивали в редких лучах зимнего солнца; далеко за городом под высоким, затянутым темно-серыми тучами небом ясно видны были очертания гор.

Стефан передал вожжи Экате.

– Спасибо за прогулку, – сказал он и выпрыгнул из повозки.

– Тебе спасибо за компанию, Стефан.

Он махнул на прощанье, и Эката поехала дальше. Она чувствовала, что жестоко бросать его посреди карста и заставлять возвращаться пешком, но когда оглянулась, Стефан был уже далеко и все больше удалялся от нее, быстро шагая по сужающимся к горизонту колеям под бескрайними небесами.

Она добралась до фермы еще до наступления темноты, в воздухе уже кружились легкие снежинки – первый снег наступающей зимы. Из окошка кухни она весь прошедший месяц видела холмы, затянутые пеленой дождя. А в первые дни декабря, выглянув из окна спальни ясным утром, наступившим после обильных снегопадов, она увидела белую равнину и нестерпимо сверкающие горы далеко на востоке. Больше поездок в Сфарой-Кампе не было. За покупками дядя Экаты ездил в Верре или Лотиму, унылые деревушки, похожие на раскисший под дождем картон. На равнине после снегопадов или затяжных дождей было слишком легко сбиться с пути, потеряв колею.

– И куда ты тогда заедешь? – спрашивал Экату дядя.

– Сперва скажи, куда ты сам заехал? – говорила ему Эката тихим сухим голосом, похожим на голос Стефана.

Но дядя не придавал ее словам значения.

На Рождество, взяв лошадь напрокат, приехал Мартин, но уже через несколько часов заскучал и стал приставать к Экате с вопросами:

– А что это за штуковину тетя носит на шее?

– Это луковица, надетая на гвоздь. Помогает от ревматизма.

– О господи!

Эката засмеялась.

– Да тут у них все насквозь луком пропахло и старым фланелевым бельем! Неужели ты не чувствуешь?

– Нет. А в морозные дни они даже вьюшки в печах закрывают. Считают, пусть лучше дымно, только не холодно.

– Знаешь, Эката, возвращайся-ка ты в город со мной вместе!

– Мама нездорова.

– Но ей ведь уже ничем не поможешь.

– Да. Только я буду чувствовать себя последней дрянью, если брошу ее одну без особых на то причин. Сперва – самое главное. – Эката похудела; скулы выступали сильнее, глаза провалились и потемнели. – У тебя-то как дела? – поспешила она перевести разговор на другую тему.

– Нормально. Мы довольно долго не работали – из-за снегопадов.

– Слушай, а ты здорово вырос!

– Ага.

Мартин уселся на жесткий диван в их деревенской гостиной, и диван жалобно скрипнул под его крупным телом почти взрослого мужчины, да и держался Мартин спокойно и уверенно, как взрослый.

– Ты уже с кем-нибудь встречаешься?

– Нет. – И оба засмеялись. – Послушай, я тут видел Фабра, и он просил поздравить тебя с праздниками. Ему лучше. Он теперь выходит – с тросточкой.

На другом конце комнаты промелькнула их двоюродная сестра – в старых мужских ботинках, для тепла набитых соломой. В этих же башмаках она шныряла туда-сюда и по грязному, покрытому льдом и снегом двору. Мартин посмотрел ей вслед с отвращением.

– Я с ним довольно долго беседовал. Недели две назад. Надеюсь, к Пасхе он действительно вернется в карьер, как обещают. Он ведь десятник в той бригаде, где я работаю, ты, наверно, знаешь?

Глядя на брата, Эката поняла,