Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин

class="p1">В конце ноября, когда Эката снова приехала в Сфарой-Кампе, она снова зашла к Фабрам. Ей хотелось этого самой, к тому же она обещала Костанту непременно зайти, и все-таки пришлось совершить над собой некоторое насилие; однако, обнаружив, что дома только Костант и Розана, а Стефана нет, она почувствовала значительное облегчение. Мартин в прошлый раз растревожил ее своими дурацкими упреками и вопросами. Впрочем, видеть она хотела именно Костанта.

Зато Костанту хотелось поговорить о Стефане.

– Он вечно где-то бродит или торчит в «Белом льве». Беспокойный он какой-то. Только время зря тратит. Как-то мы с ним разговаривали, так он мне сказал, что боится уезжать из Кампе. Я все думал, что он этим хотел сказать? Чего именно он боится?

– Ну, у него, наверно, нигде больше друзей нет, только здесь, – предположила Эката.

– Здесь их, надо сказать, тоже немного. Он ведь среди рабочих чиновника изображает, а среди чиновников – рабочего. Я видел, как он ведет себя, когда сюда приходят мои приятели. И почему он не хочет быть таким, какой он на самом деле?

– А может, он не уверен, какой он на самом деле?

– Ну так он этого и не узнает, если все время будет слоняться как лунатик да вино пить в «Белом льве», – сказал Костант твердо, уверенный в собственной целостности. – И еще вечно ссоры затевать. В этом месяце он дрался уже три раза. И каждый раз ему, бедняге, здорово доставалось.

Костант засмеялся. Эката не ожидала увидеть невинную улыбку ребенка на этом суровом лице. Сразу стало ясно, что он по-настоящему добрый человек, что он искренне тревожится за Стефана; даже в его смехе не слышалось насмешки, он был исключительно добродушным. Как и Стефан, она дивилась ему, его красоте, его силе, но ей он вовсе не казался понапрасну загубленным. Господь хранит свой дом и знает слуг своих. Если он послал этого чистого душой, во всех отношениях замечательного человека жить в безвестности на каменной равнине, то ведь и равнина эта – тоже часть его дома, часть его странного хозяйства, как камни и розы, как реки, что бегут вечно и не пересыхают, как тигры, как океан, как личинки мух, как звезды, которые тоже, оказывается, не вечны.

Розана, сидя у камина, прислушивалась к их разговору. Она сидела молча, неуклюжая, ссутулившаяся, хотя в последнее время стала следить за собой и старалась держаться прямо, как когда-то в детстве – то есть примерно год назад. Говорят, привыкаешь быть миллионером; вот и девочка через год-два тоже привыкает быть женщиной. Розана училась носить богатое и тяжелое платье собственного наследия. Вот и сейчас она внимательно слушала других, то есть занималась тем, что раньше делала крайне редко. Она никогда еще не слышала, чтобы взрослые разговаривали между собой так, как эти двое. Она вообще нормального разговора ни разу не слышала. Послушав минут двадцать, она неслышно выскользнула из комнаты. Она узнала достаточно много, даже слишком много, и теперь ей нужно было время, чтобы все как следует усвоить, а потом потренироваться самой. Впрочем, тренироваться она начала немедленно: выпрямилась и важно, неторопливо, плавной походкой вышла на улицу; лицо ее было спокойным, как у Экаты Сачик.

– Что, Роз, наяву спишь? – насмешливо окликнул ее Мартин Сачик от подъезда, где жила вдова Катални.

Она улыбнулась ему и сказала:

– Здравствуй, Мартин.

Он замолк и уставился на нее. Потом осторожно спросил:

– Ты куда идешь?

– Никуда; просто гуляю. А твоя сестра у нас.

– Правда? – Он вдруг рассердился, хоть это было и глупо, а Розана продолжала свои упражнения.

– Да, – вежливо подтвердила она. – Зашла моего брата навестить.

– Которого?

– Костанта, конечно! С какой стати ей Стефана-то навещать? – удивилась Розана, на минуту забыв о своей новой роли и улыбаясь во весь рот.

– А ты с какой стати тут одна слоняешься?

– А почему бы мне тут не слоняться? – возмутилась она, уязвленная словом «слоняться», но тут же снова возвратилась к исключительно вежливой форме беседы.

– Ладно, тогда и я с тобой пойду.

– Что ж, почему бы и нет?

Они шли по улице Гульхельма, пока она не превратилась в две заросшие сорной травой колеи.

– Не хочешь прогуляться до Западного карьера?

– Почему бы и нет? – Розане очень нравилось это выражение; оно звучало очень по-взрослому.

Они брели по неглубокой каменистой колее, а вокруг расстилалась бесконечная равнина, покрытая сухой травой, слишком короткой, чтобы клониться под северо-западным ветром. Груды облаков неслись навстречу, и им казалось, что это они идут так быстро и вся серая равнина тоже скользит куда-то с ними вместе.

– От этих облаков голова кружится, – сказал Мартин, – как когда голову задерешь и на верхушку флагштока смотришь.

Они шли, задрав головы и видя только мчащиеся по небу облака. Розане вдруг показалось, что хоть они и ступают по земле, но уже доросли до небес и идут сквозь них, как птицы, парящие высоко на просторе. Она поглядела на Мартина: он тоже шагал сквозь небеса.

Они вышли к заброшенному карьеру и остановились, глядя на воду, которую теребил порывистый, пойманный в ловушку ветер.

– Хочешь поплавать?

– Почему бы и нет?

– Вон там следы мулов. Прямо в воду уходят, смешно, да?

– Ну и холодно здесь!

– Пойдем по той тропке. Там ветра почти не чувствуется – стена загораживает. Вон оттуда Пеник прыгнул, его вытащили как раз здесь, прямо под нами.

Розана стояла на самом краешке карьера. Серый ветер проносился мимо нее.

– Ты думаешь, он сам хотел прыгнуть? То есть, по-моему, он слепой был, может, он просто свалился…

– Нет, он все-таки немножко видел. Его собирались послать в Брайлаву на операцию. Пошли.

Она последовала за ним к началу ведущей вниз тропы. Сверху тропа казалась очень крутой. А Розана с прошлого года стала боязливой. Она спускалась, медленно, осторожно ступая по полустертой каменистой тропке, вглубь карьера.

– А здесь держись, – сказал Мартин, останавливаясь у особенно крутого спуска и подавая ей руку.

Потом они сразу расцепили руки, и Мартин снова пошел впереди туда, где тропа уходила под воду, на оказавшееся теперь под толщей воды дно карьера. Вода была темно-серой, свинцовой, неспокойной, поверхность ее была испещрена множеством складок и кругов, встречавшихся и переплетавшихся, созданных несильным ветерком, который бился в ловушке старого карьера, заставляя воду неустанно лизать его стены.

– Может, мне дальше пойти? – прошептал Мартин, и шепот его разнесся в тишине громким эхом.

– Почему бы и нет?

И он пошел прямо в воду.

– Стой! – крикнула Розана, но вода уже достигала его колен.

Потом Мартин обернулся к ней и, вдруг потеряв равновесие, закачался и шлепнулся прямо на уходившую в