Бес лести предан - Элиот Лилит

Алексей вытер лоб и прерывисто выдохнул.

На душе было муторно. Что он успел сделать, чтобы заслужить такую холодность? Он принялся перебирать в памяти последние дни, выискивая, где мог оплошать, но на ум ничего не шло.

Другой патрульный толкнул его локтем.

– Ты не робей. Его высочество ко всем новичкам сперва относится с подозрением. Продержись пару месяцев, и он подоттает.

– Если только не выгонит взашей за криво застегнутую пуговицу, – пробормотал еще один.

Но Алексей уже зашагал вперед – они все-таки не на прогулке.

Одно ясно: с завтрашнего дня нужно будет гонять своих подопечных еще исступленнее.

Глава 12. Обед во дворце

Воздух разрывал грохот пушечных выстрелов. Ядра со свистом рассекали полупрозрачную завесу дыма.

– Целься! – рявкнул Алексей, смаргивая жгучий пот. – Пли!

Шесть из семи ядер попали в цель. Сносно для такого расстояния.

Он дал приказ двигаться вперед, и артиллеристы потащили тяжелые орудия по полю, путаясь ногами в густой траве, но не сбиваясь с курса.

– Стоять! Целься!

Алексей покосился на холм. Оттуда, сложив руки на груди, за ними наблюдал цесаревич. Слишком далеко, чтобы разглядеть его лицо, да и отвлекаться нельзя…

– Влево забираете! – крикнул Алексей расчету крайней пушки.

Оттеснил плечом артиллериста из промазавшей команды. Поправил наводку, сверившись с предполагаемой траекторией, и рявкнул:

– Пли!

Его цель была самой сложной – воткнутый в землю флагшток с развевающимся красным полотном торчал так далеко, что нельзя было ошибиться ни на волосок.

Но расчеты и глазомер Алексея никогда не подводили.

Вырвавшееся ядро прорвалось сквозь дым и вмялось в тонкий шест, выкорчевав флагшток из земли.

Отстраненный артиллерист присвистнул.

Алексей выпрямился. Они только что выполнили последний маневр сегодняшних учений. За последний месяц он чуть с ума своих подопечных не свел постоянными нареканиями и придирками, зато вот он – результат.

Окружавшие Алексея артиллеристы вдруг уставились ему за спину, переменившись в лице. Он резко обернулся. К ним направлялся цесаревич.

Солдаты вытянулись в струнку, Алексей – ровнее всех прочих. Желудок тревожно скрутило. Он знал, что сегодня они справились хорошо, но не идеально: всегда есть, к чему стремиться. А чему такой результат равен в глазах цесаревича, заранее не скажешь. В своем стремлении к безупречности его высочество, бывало, заходил так далеко, что даже разделявший это стремление Алексей поражался. Шутка про отставку за кривую пуговицу уже не казалась шуткой – в скверном расположении духа цесаревич за малейшую оплошность накидывался так, что воздух от крика дрожал. Алексею пока не приходилось испытывать на себе бурю великокняжеского гнева, но кто знает, сколько еще он продержится на тонком льду – тоже ведь человек, а не безупречное орудие.

Цесаревич остановился перед застывшими артиллеристами. Его щеки разрумянились от быстрой ходьбы, серые глаза горели. В прогалину средь облаков выглянуло яркое солнце, но светозарная иллюзия, поразившая Алексея в первый день, больше не повторялась. Однако каждый раз, когда он оказывался неподалеку от цесаревича, в груди набухало странное чувство – будто светлая тоска по чему-то безвозвратно утерянному. Так он себя чувствовал, вспоминая раннее детство, до бесов. Что это? Благоговение перед будущим императором? Восхищение человеком, которого единственного заботило, не досаждают ли бесы простым обитателям его владений? Заботило настолько, что он запретил выходить на улицу с наступлением вечера и ночь за ночью посылал солдат искоренять проклятых тварей. Если бы только такие порядки ввели в Петербурге, а еще лучше – по всей стране…

Голос цесаревича рассек воздух, как выстрел из пушки:

– Отлично сработано!

От облегчения у Алексея чуть ноги не подкосились. Доволен. Слава богу, он доволен.

Помолчав, цесаревич добавил, обращаясь уже только к нему:

– Вы лучше, чем я ожидал от человека, четыре года прослужившего в Петербурге. Столица вас не испортила.

– Благодарю вас, ваше высочество, – у Алексея от радости онемели губы. – Вы слишком ко мне добры.

– Напротив, – отмахнулся цесаревич. – Мне следовало раньше разглядеть, на что вы способны. Приходите сегодня с нами обедать. Расскажете, что нынче творится у столичных бесогонов.

Алексей трижды осмотрел свое отражение в зеркале – точно ли одет безупречно? Форма сидела на нем хорошо, вот только был бы еще запасной комплект… А так приходилось стирать ее каждый вечер и с утра досушивать на себе – на зябком-то октябрьском ветру. Что будет зимой, Алексей и думать боялся. Впрочем, предстоящий обед в обществе цесаревича пугал его куда больше. От волнения Алексей дышал-то с трудом, куда уж там есть…

Мраморная столовая располагалась на втором этаже дворца. Это был просторный зал со светло-желтыми стенами, украшенными белой лепниной. Резной потолок с живописными вставками подпирали мраморные колонны, а на краю зала, за балюстрадой, натягивало тетиву изваяние бога любви.

Захваченный непривычным великолепием, Алексей на миг позабыл о мучительной неуверенности. Он и прежде бывал в роскошных залах, но сейчас, приглашенный сюда наравне с другими, впервые ощутил, будто хоть немного, но принадлежит к этому недостижимому миру.

Малый двор, окружавший отвергнутого наследника в Гатчине, был куда скромнее столичного общества. Мало кто отваживался демонстрировать расположение нелюбимому сыну всесильной императрицы – так недолго и в опалу угодить. Но Алексей и среди них совершенно потерялся. От волнения лица и имена слиплись в запутанный ком, и первую половину обеда он потратил, пытаясь рассортировать их в правильном порядке. К счастью, большого внимания на Алексея не обращали. За столом царила спокойная дружеская атмосфера: беседа текла легко и непринужденно, перемежаясь всполохами смеха, когда сидевший рядом с цесаревичем Федор Ростопчин с тонкой улыбкой начинал сыпать остротами в адрес большого двора.

Великая княгиня Мария Федоровна больше слушала, чем говорила, но у нее были добрые глаза и мягкая улыбка. Заметив, что Алексей сидит как на иголках, она даже бросила ему пару сочувственных взглядов. Дочери великокняжеской четы обедали отдельно от взрослых, а сыновей здесь, конечно, быть не могло. Мальчики воспитывались в Петербурге, при дворе императрицы.

Наконец, цесаревич вспомнил и об Алексее. Посыпались вопросы о ночных вылазках под командованием генерала Мелиссино. Алексей отвечал обстоятельно и четко, как писал бы в рапорте, и цесаревич, кажется, был доволен, но на каждый ответ у него находилось еще с десяток вопросов. Некоторые из собравшихся откровенно заскучали – обычное дело для тех, кто имеет о бесах крайне расплывчатое представление. Но Алексей заметил, с каким любопытством прислушивается к разговору одна из фрейлин Марии Федоровны – маленькая, смуглая и проворная, как птичка. Рядом с прекрасной великой княгиней она выглядела совсем дурнушкой,