Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

Как? Откуда?

Документы. Да, конечно, документы. Они уже давно готовы, просто не дошли до него. Лежат где-то в папке на столе чиновника, подшиты к чужим делам, спрятаны между формулярами, о которых все забыли. Их обещали выдать «на днях», потом ещё через неделю, потом сказали «разберёмся», и Мирослав даже перестал спрашивать. Подождёт. Всё равно подождёт. В этом городе подождать — это привычка, не слабость. И всё же…

Как он мог узнать?

Альфа делает шаг назад. Уступает дорогу — но не проигрывает. Он не из тех, кто проигрывает. В его жесте нет уступчивости, скорее, это приглашение в следующий раунд. В этой игре ход Мирослава, но никто не говорит, что ход — последний.

— Тогда увидимся позже, — ровно произносит альфа. Не прощаясь.

Мирослав замечает, что его кулаки всё это время были сжаты. Незаметно, почти инстинктивно, но с такой силой, что ногти оставили едва заметные следы на ладонях. Он разжимает пальцы, делает вдох, выдыхает.

И идёт домой.

Но даже когда он пересекает улицу, когда заходит в свою комнату, закрывает дверь, сбрасывает пальто, даже когда гасит лампу — он понимает: это не закончится.

Глава 74

Первые шаги к переменам

* * *

Мирослав открыл глаза, но не сразу понял, наступило ли утро или всё ещё ночь. Сквозь занавески пробивался тусклый, сероватый свет, слишком холодный, слишком пустой, чтобы стать настоящим рассветом. Он чувствовал его кожей, ощущал его в себе, но не находил сил двинуться. В воздухе застоялся запах бумаги, табака и чего-то ещё — что-то ускользающее, неуловимое, словно след вчерашних мыслей, не давших ему уснуть.

Он лежал, глядя в потолок, а тяжесть в груди росла, давила. Всё ещё свежими были в памяти слова, голос, тяжёлый взгляд, пробирающий до кости. Он знал, что это случится — этот разговор, эта встреча, но не знал, как будет после неё. Теперь знал. Теперь всё было иначе. Он стоял на краю, отступать было нельзя, но и шагнуть вперёд было страшно. И самое страшное — он не был уверен, есть ли вообще путь вперёд. Шанс был дан, но этот шанс — как осколок в ладони: стоит сжать пальцы, и он врежется в плоть, оставит порез, кровь, рубец, который не заживёт.

Он приподнялся на локте, медленно провёл рукой по лицу, по глазам, как будто мог стереть усталость, избавиться от внутреннего напряжения. Глупо. Оно не уходило. Оно поселилось в нём и теперь стало его новой сутью. Мирослав оглядел комнату. Бумаги, книги, разложенные в хаотичном порядке, как после бессонной ночи. Стол, заваленный записями, схемами, расчётами. Всё это вчера казалось чем-то важным, теперь — просто груда бумаги, напоминающая о неопределённости. Он чувствовал на себе их безмолвное давление, словно они смотрели на него с немым вопросом: что теперь?

Он тяжело выдохнул и сел на край кровати. Пол был холодный, он почувствовал это, когда опустил ноги. Должно быть, в комнате было прохладно, но он не замечал этого. Привычно, почти машинально протянул руку к пачке сигарет, но остановился. Ещё рано. Слишком рано. Или, может, уже поздно? Он задумался. Где граница? Когда начинается день? Когда заканчивается ночь? И есть ли эта граница вообще?

Он встал, медленно подошёл к столу, машинально поправил листы бумаги. Документы. Планы. Всё здесь — его попытка что-то изменить. Но изменит ли он хоть что-то? Он провёл пальцем по заголовку одного из листов. Строки поплыли перед глазами. Усталость. Но не просто усталость тела, усталость чего-то большего. Мысли, словно рой пчёл, не дающих покоя, гудели, мешали сосредоточиться.

Он взял лист бумаги в руки, но почти сразу отложил. Нет, сейчас он не мог. Сейчас это казалось далёким, словно не имело значения. Он прислонился к краю стола, закрыл глаза. Где-то там, за пределами этого маленького мира, Москва уже просыпалась. Люди шли по своим делам, кто-то торопился, кто-то злился, кто-то жил, не зная о том, что он стоит здесь, в этой комнате, пытаясь решить, какой будет его следующий шаг.

«Я получил шанс, но этот шанс опасен. Теперь каждый мой шаг должен быть выверен».

Шаг. Один шаг. Впереди. Или назад. Или остаться здесь. Что проще? Что правильнее? Где вообще эта тонкая черта между выбором и неизбежностью?

Он открыл глаза и понял: выбирать он больше не мог. Выбор был сделан. Осталось только идти.

* * *

Москва встречала его холодом и сырым, тяжёлым воздухом, словно город ещё не проснулся до конца, но уже знал, что день будет длинным, изматывающим. Улицы пахли мокрым камнем, гарью, чем-то старым, въевшимся в мостовую за годы — запахом самой жизни, неповоротливой, мощной, глухой. Мирослав шагал по тротуару, подняв воротник пальто, и слушал гул трамваев, скрежет рельс, отрывистые выкрики газетчиков, которые тонули в общем шуме. Всё, казалось, шло своим чередом, привычно, не требуя его участия. Но что-то в этом утре было другим.

Он поймал себя на мысли, что идёт медленнее, чем обычно, что ловит взгляды, которых не должно быть. Или ему только кажется? Впрочем, нет, он уже слишком хорошо научился различать случайное и намеренное. Отчётливый, короткий взгляд через дорогу. Двое мужчин у киоска, которые как будто бы просто ждут чего-то, но держатся слишком прямо, слишком собранно. Машина у больницы — чёрная, без опознавательных знаков, но с таким знакомым силуэтом, что даже подходить ближе не хотелось. Она просто стояла, будто ничего не значила. Но её присутствие — само по себе заявление.

«Совпадение? Нет. После таких разговоров совпадений не бывает».

Он приостановился на секунду, поправил рукав. Вдохнул глубже. Внутренний холод был глубже утреннего, и он с трудом сдержал раздражение. Ну конечно. Он знал, что это будет. Разве могло быть иначе? Они никогда не оставляют таких вещей без внимания. Значит, они хотят, чтобы он знал, чтобы чувствовал этот взгляд за спиной. Возможно, хотят напомнить, что шанс, который ему дали, такой же острый, как нож у горла.

«Не вздумай ошибиться».

Короткое предостережение, не высказанное вслух, но звучащее в его голове так ясно, как будто кто-то прошептал это ему в самое ухо. Сжать кулаки в карманах. Остановиться? Нет, нельзя. Сейчас он такой же, как все, просто врач, идущий на работу, ничего больше. Никто не должен видеть, что он заметил, что он понял.