Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

его ленивой, но цепкой усмешкой — человек, который всегда держится в тени, но которого боятся даже те, кто не признаётся в этом. Врачей невозможно запугать, их можно только поставить в условия, где страх рождается сам собой. И Карпов умел это делать. Он не говорил угрозами, не давил, не поднимал голоса. Он просто ждал. Он был тем, кто видел всё, но редко вмешивался, и потому, когда вмешивался, это значило, что всё уже решено.

И Васильев — с его сжатой челюстью, с его вспыльчивостью, с его раздражением, за которым скрывалось что-то большее. Может быть, страх. Может быть, усталость. Может быть, отчаяние.

И другие. Их взгляды, их ожидания.

Кто-то хотел его падения.

Кто-то просто ждал, чтобы убедиться, что его идеи провалятся.

Кто-то уже готов был принять перемены, но боялся говорить об этом вслух.

А он?

Он осознавал, что каждый его шаг теперь под наблюдением.

Каждая ошибка будет отмечена.

Каждое слово — взвешено и записано в чьей-то памяти, чтобы потом вспомнить в нужный момент.

Он провёл языком по губам, ощутил сухость во рту. Встал, подошёл к окну.

Сквозь мутное стекло он видел, как внизу кто-то закуривает, медленно втягивает дым, глядя в ночное небо. Омега? Альфа? Уже не важно. Сейчас всё смешалось.

Он задержал взгляд, всматриваясь в тёмную, почти пустую улицу.

«Теперь они будут следить за каждым моим шагом».

Но он не боялся. Или, может, боялся, но не имел права показать это.

Дверь скрипнула, впуская полоску тусклого света из коридора, и почти сразу же закрылась, будто глотая звук обратно, в эту тихую, заглушённую больничную ночь. Мирослав даже не повернулся сразу — он знал, кто это. Он знал по шагам, по едва заметной, но всё же различимой нерешительности, с которой человек вошёл, не будучи уверенным, стоит ли заходить вообще.

— Опять работаешь в темноте, — голос был низким, чуть хрипловатым. — Это уже привычка или ты просто не хочешь видеть, как тут всё выглядит при свете?

Мирослав медленно повернулся, встретился взглядом с Дмитрием Ивановичем, который теперь стоял у двери, чуть склонив голову набок, будто изучая его. Высокий, сухопарый, с привычкой держать руки в карманах халата так, будто скрывает там оружие. Его лицо казалось задумчивым, но в глазах было нечто большее — может быть, усталость, может быть, тревога.

— Ты не зря это начал, — сказал он наконец, и его голос прозвучал неожиданно тихо. — Всё новое вызывает сопротивление. Но ты прав.

Мирослав молчал. Он смотрел на него, но слова будто застряли где-то глубоко внутри, не желая выходить наружу. Он хотел ответить, но не знал, с чего начать. Он мог бы сказать что-то насмешливое, мог бы отмахнуться, мог бы сделать вид, что это не имеет значения. Но зачем? Оба знали, что имеет.

— Вопрос в том, дадут ли мне шанс это доказать, — наконец сказал он, и его голос прозвучал немного глуше, чем он хотел.

Дмитрий Иванович усмехнулся — коротко, почти беззвучно.

— С такими методами у тебя нет другого выбора, кроме как доказать, — его взгляд стал серьёзнее. — Или ты думал, что сможешь просто предложить перемены, и все вдруг согласятся?

Мирослав чуть сжал пальцы, но тут же расслабил их. Он знал, что так не бывает. Альфы не отдают власть легко. Они не доверяют изменениям, которые идут не от них. А омега, даже врач, даже тот, кто доказал свою компетентность, всегда будет под подозрением.

«Как бы тяжело ни было, назад пути нет».

Он опустил глаза на бумаги перед собой, но видел не их. Он видел их взгляды — Виктора Ильича, коллег, тех, кто ждал, когда он ошибётся. Он чувствовал их скептицизм, их раздражение, их осторожность. Они не доверяли ему, и, может быть, никогда не доверят.

Но Дмитрий Иванович здесь. Это что-то да значит.

— Я надеюсь, ты понимаешь, во что ввязался, — сказал Дмитрий Иванович, чуть качая головой. — Они не оставят тебя в покое.

Мирослав посмотрел на него. Медленно кивнул.

— Уже понял.

* * *

В кабинете было тихо, только скрип пера по бумаге и редкие, чуть глухие звуки из коридора напоминали, что больница всё ещё жива, дышит, работает, несмотря на поздний час. Мирослав сидел за столом, ссутулившись, вглядываясь в строчки своих записей, но видел не буквы, не схемы лечения, не отчёты. Он видел сегодняшние взгляды. Чувствовал их.

Виктор Ильич — холодный, прищуренный, со скептической усмешкой, готовый наблюдать, как он споткнётся. Молодой хирург, что слишком резко отодвинул бумаги, едва сдерживая раздражение. Даже Дмитрий Иванович, пусть и на его стороне, смотрел не с поддержкой, а с тем тихим, неизбежным пониманием, которое, пожалуй, пугало больше всего.

«Они не верят мне. Пока ещё нет. Они видят во мне не врача, не равного, а угрозу. Омега, что нарушает устоявшийся порядок. Альфы не забывают такое. И омеги тоже».

Он медленно положил перо, потёр переносицу. Усталость подступала, но мысли не давали ей победить. Всё произошло слишком быстро, слишком резко. Жуков, перемены, их напряжённые лица в ординаторской, короткий разговор с Дмитрием Ивановичем, его полувопрос, полупредостережение.

«Ты понимаешь, во что ввязался?».

Он понимал. Может быть, не до конца, но теперь уже не мог сделать вид, что не замечает. В больнице теперь слишком много глаз, слишком много слухов, слишком много вопросов, звучащих шёпотом.

«Они ждут, когда я оступлюсь. Они надеются, что я сломаюсь».

Он снова взял перо, выровнял лист и аккуратно, сосредоточенно вывел несколько слов. Он не знал, кому он их адресовал — себе, врагам, будущему. Может быть, это был его ответ.

«Это только начало. Но я не отступлю».

Он откинулся назад, выдохнул. Лампа горела тускло, тени ложились на стены густыми, неровными линиями. Ночь в больнице продолжалась.

Глава 73

За пределами больницы

* * *

Он вступил в ночь, и город, серый, угрюмый, затянутый в непроницаемую сырость, словно сомкнулся за его спиной. Шаги глухо отдавались в пустоте, и только редкие капли, сорвавшиеся с карнизов, нарушали устоявшийся ритм. Мирослав не спешил — в этом не было необходимости. Больница осталась позади, а впереди его ждал только путь домой, наполненный той