Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

Ординаторская казалась теснее, чем была на самом деле. Тяжёлый воздух, пропитанный запахом лекарств и бумажной пыли, давил, оседая на плечах, заставляя чувствовать всю безысходность момента. Мирослав стоял у стола, не торопясь садиться. Он видел, как они смотрят на него — не как на коллегу, а как на что-то чуждое, нарушающее привычный порядок. Эти взгляды не были откровенно враждебными, но в них читалась непоколебимая уверенность в своей правоте, в своей силе, в том, что новый порядок — это всего лишь иллюзия, которая со временем рассыплется, уступая место привычному ходу вещей.

— Мы можем улучшить процесс обезболивания и снизить количество осложнений, если будем использовать более современный подход, — начал он, стараясь говорить спокойно, не показывая ни волнения, ни раздражения.

Один из хирургов, мужчина с уставшим лицом и потёртым халатом, устало вздохнул, отложил ручку и покачал головой.

— У нас нет ресурсов на все твои «современные методы».

В голосе его не было ни злости, ни яда — лишь усталость, та самая, которая копится годами, превращаясь в скептицизм. Мирослав понял: он не спорит, он просто больше не верит, что что-то можно изменить.

— Не все требуют больших вложений, — продолжил Мирослав, сжимая пальцы на столешнице. — Некоторые вещи можно внедрить уже сейчас — например, более строгий контроль стерилизации инструментов.

Молчание. Взгляды пересеклись. Кто-то сделал вид, что рассматривает бумаги, кто-то скрестил руки на груди, не подавая виду, но Мирослав видел, что его слушают.

И только Карпов Виктор Ильич усмехнулся — тихо, почти незаметно, но этого хватило.

— А ещё у тебя есть план, как вытащить больницу из двадцатилетней стагнации? — его голос был ленивым, но в этом ленивом спокойствии чувствовалась насмешка, словно он не задавал вопроса, а просто давал понять, насколько нелепыми кажутся ему слова Мирослава.

Мирослав выдержал паузу.

— У меня есть идеи, — сказал он медленно, с нажимом на каждое слово. — Но без вашей поддержки их невозможно будет реализовать.

Он снова оглядел ординаторскую. В каждом взгляде была своя эмоция: в ком-то сомнение, в ком-то усталость, в ком-то — едва сдерживаемое раздражение. Но все они были профессионалами. И он знал, что если сумеет убедить их, они последуют за ним, несмотря на личные убеждения.

«Они могут ненавидеть перемены, но они профессионалы. Главное — дать им понять, что мы работаем на одну цель».

Но услышат ли? И если услышат, не будет ли уже поздно?

В комнате будто повисло удушающее напряжение. Мирослав ощутил его физически — тяжёлой, невидимой тяжестью, давящей на виски, тянущей плечи вниз. Он видел, как врачи вокруг него затаились, как одни украдкой переглядывались, а другие, наоборот, смотрели прямо, открыто, с нехорошей, колючей внимательностью. Тишина, недолгая, предвещавшая бурю, нарушилась взрывом.

— Ты думаешь, что умнее нас⁈ — голос был резкий, сорвавшийся почти на крик, но в нём звучала не только злость, но и что-то ещё — усталость, раздражение, страх перед переменами. — Что твои методы лучше⁈

Это сказал Васильев — старый хирург с пятнадцатилетним стажем, ещё не дряхлый, но уже с той сухой желчностью в голосе, которая появляется у тех, кто слишком долго работает в одной системе и уже не верит, что она может измениться. Он откинулся на стуле, стиснул кулаки, его плечи дрожали от накатившего раздражения.

— Я думаю, — ответил Мирослав ровно, но не без нажима, не сводя глаз с Васильева, — что вместе мы можем работать лучше.

— Лучше? — передразнил тот, хмыкнув, но уже не так громко, не так уверенно. — А ты знаешь, сколько нас таких, которые пытались «лучше»?

Он не ждал ответа и не собирался его слушать.

— Их нет, вот что я тебе скажу!

Мирослав не дрогнул, не опустил глаза, не сделал шага назад.

— Но ведь вы здесь, — сказал он тихо, но так, что в комнате опять стало слишком тихо.

Виктор Ильич Карпов, до этого лишь наблюдавший за сценой с ленивой усмешкой, теперь будто оживился. Он чуть приподнялся на стуле, выпрямился, сложил руки перед собой. В его взгляде не было ни открытой злобы, ни ярости, только испытующий интерес, лёгкая насмешка, игра в превосходство, как будто он заранее знал, что будет дальше, как будто уже видел развязку и просто наслаждался моментом.

— Что ж, раз так, — сказал он медленно, нарочито небрежно, но с каким-то хищным блеском в глазах, — посмотрим, как ты справишься на практике.

На практике.

То есть под наблюдением.

То есть под постоянным, пристальным контролем, в ожидании ошибки, промаха, просчёта, за который можно было бы ухватиться, за который можно было бы его уничтожить.

И Мирослав это понимал.

«Теперь они будут следить за каждым моим шагом».

Но он не боялся. Или, может, боялся, но слишком устал, чтобы показать это.

* * *

Лампа едва освещала бумаги, брошенные небрежно, но в их хаотичности было нечто закономерное — страницы, исписанные ровным, но всё же слегка нервным почерком, графики, небрежные пометки на полях, будто сделанные в спешке, будто в минуту внутреннего отчаяния, когда нужно было зацепиться хоть за какую-то мысль, чтобы не дать хаосу поглотить всё. Мирослав смотрел на них, но не видел. Он прислушивался к тишине.

Коридоры больницы ещё шептались вдалеке — шаги редких запоздалых врачей, негромкие разговоры, хлопки закрывающихся дверей. Но в этом звуке уже не было жизни, не было той сутолоки дневного хаоса, когда каждый стремится ухватиться за время, заполучить ещё несколько минут для дела, которое никогда не закончится. Теперь всё было иначе — ночь придавливала стены, тени становились длиннее, и даже свет лампы казался глухим, утонувшим в этой вязкой тишине.

Он медленно убрал руку со стола, провёл пальцами по виску, скользнул ладонью по глазам, задержался на переносице. Он чувствовал, как ноет затылок, как пульсирует напряжение в висках — не от усталости, а от чего-то более глубокого, оттого, что было внутри, от чего-то неясного, что никак не удавалось выразить словами.

«Я знал, что будет трудно. Но теперь я понимаю — дело не только в новых методах. Дело в том, чтобы изменить сознание людей».

Он закрыл глаза, но перед ним всё ещё были их лица.

Виктор Ильич Карпов с