Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

Мирослав заметил, как тот сжал подлокотники кресла, словно ожидая удара, и не спешил с анестезией.

— Если хотите, я могу объяснять, что делаю, — проговорил он негромко, проверяя ампулу.

Жуков поднял на него тяжёлый взгляд. В этом взгляде было что-то глубоко животное — не страх, нет, но напряжённая готовность к любому развитию событий. Он смотрел так, словно проверял, выдержит ли врач его молчаливый вызов.

— Лучше просто делайте, — бросил он.

Мирослав только кивнул. Альфы не любят объяснений, не любят быть в подчинении, а уж перед омегой — тем более. Но это была не та игра, где можно командовать. Здесь он был врачом, и Жукову ничего не оставалось, кроме как довериться его рукам.

— Сейчас подождём, пока подействует, — спокойно сказал он, вводя препарат.

Жуков не шевельнулся, но Мирослав уловил, как напряглась челюсть, как коротко дрогнули пальцы. Терпит. Ожидаемо. Они все терпят, пока могут. И только когда уже не могут — приходят.

Минутная тишина заполняла пространство. Мирослав отсчитывал секунды в голове, чувствуя, как присутствие Жукова давит, занимает всё пространство в кабинете, словно ему здесь тесно, словно он пытается не только контролировать своё тело, но и подавить саму ситуацию.

— Вы не похожи на обычного врача, — неожиданно произнёс Жуков.

Мирослав едва заметно поднял брови.

— Почему?

Жуков чуть прищурился, словно решая, стоит ли продолжать.

— Спокойный слишком. Обычно врачи бегают, суетятся. А вы будто заранее всё знаете.

Мирослав посмотрел на него внимательно, прежде чем ответить. Его спокойствие — не маска, не поза, а необходимость. Омега, не умеющий держать себя в руках, не выживет в этом мире. Особенно здесь, среди альф, среди системы, которая терпит только тех, кто знает своё место.

— Хороший врач должен не только лечить, но и делать так, чтобы пациент не боялся, — наконец сказал он.

Жуков не ответил, но в его взгляде мелькнула тень размышления. Как будто он примерял эти слова на себя, на своё тело, на свой страх, который никогда бы не признал.

Мирослав молча проверил чувствительность. Анестезия подействовала. Теперь можно работать.

Он двигался чётко, методично. Не торопясь, но и не давая Жукову времени на ненужные мысли. Каждый инструмент был продолжением его руки, каждый шаг — частью заранее выверенного плана. Жуков не шевелился, но Мирослав видел, как тот едва заметно сжимает пальцы, как чуть напрягаются мышцы, когда звучит лязг инструментов. Терпит. Конечно, терпит.

Но не сопротивляется.

Операция заняла не больше десяти минут. Удаление, промывка, лекарство. Всё быстро, всё точно. Всё так, как должно быть.

Жуков сидел в кресле молча, как будто ожидал ещё чего-то, какого-то скрытого подвоха, продолжения боли, которую следовало перетерпеть, а не этого — точного и почти безмолвного завершения процедуры. Его глаза, тяжёлые, настороженные, медленно скользили по лицу Мирослава, изучая, словно пытаясь распознать что-то невидимое, что не давало ему покоя.

Мирослав снял перчатки, бросил их в корзину, потом, не спеша, убрал инструменты, вытер руки о полотенце. Всё в нём оставалось спокойным, размеренным, он чувствовал это сам, но чувствовал и напряжение Жукова, которое не уходило, будто он ещё не принял — не то чтобы боль, её уже не было, — а сам факт случившегося, того, что кто-то, омега, сумел взять ситуацию под контроль и довести её до конца, не спросив разрешения, не сомневаясь.

— Всё готово. Через несколько часов онемение пройдёт. Сегодня без горячего, не трогайте рану языком, — негромко, спокойно сказал он.

Жуков медленно встал, выпрямился, и даже это движение было наполнено внутренней борьбой. Мирослав не мог не видеть — тот привык к контролю, привык, что всегда он тот, кто диктует условия, что за ним последнее слово, а здесь… Здесь всё случилось само собой, без его воли, но и без насилия.

— Быстро, — буркнул он, больше себе, чем врачу.

— Так и должно быть, — Мирослав слегка приподнял уголок губ, но не позволил улыбке оформиться до конца.

Жуков сунул руку в карман шинели, достал несколько купюр, но Мирослав едва заметно качнул головой, останавливая жест.

— Это не нужно. Просто приходите на осмотр.

И вот тут Жуков, будто бы наконец осознав, что именно произошло, сузил глаза, чуть прищурился — не угрожающе, но с тем недоверчивым интересом, который был ему свойственен.

— Вы странный человек, Миргородский.

Мирослав посмотрел прямо в его глаза, выдержал паузу.

— Главное, что зуб больше не болит, — ровно ответил он.

Ещё один миг тишины, наполненный чем-то напряжённым, но уже не враждебным.

Жуков снова хмыкнул, коротко, но на этот раз в этом было что-то почти… одобрительное?

— Может, и правда руки у вас лёгкие, — сказал он, кивнул себе, как будто делая внутренний вывод. — Ладно, приду, если понадобится.

Он повернулся, широкие плечи чуть напряглись, а потом расслабились, и он вышел из кабинета, всё так же молча, без прощания.

Мирослав смотрел ему вслед, и в этот миг чувствовал, как усталость врастает в его тело, как будто его не операцию провёл, а удерживал невидимую нить, связывающую их двоих.

«Страх — не слабость. Даже самые сильные люди его испытывают».

Он сел за стол, открыл журнал и сделал пометку, но рука его на мгновение задержалась на странице.

Этот пациент запомнится.

Глава 72

Противостояние с оппозицией

* * *

Кабинет стоял в тягостной, почти удушающей тишине, лишь лёгкий скрип кожи на спинке кресла и щелчок ногтя по стеклу стола нарушали вязкое безмолвие. Мирослав откинулся назад, задержал дыхание, словно в этом замирании можно было найти ответ. В воздухе витало что-то чужое, неуловимое — как после грозы, когда напряжение ещё дрожит в воздухе, но первый порыв ветра уже унёс запах молнии.

Жуков ушёл, но не ушло ощущение, что вместе с ним вышло что-то большее, чем просто пациент. Возможно, сама ткань привычной жизни, разорванная одним визитом, теперь зияла пробоиной, через которую внутрь проскользнуло нечто новое, неведомое.

Мирослав медленно провёл пальцами по инструментам — гладкий металл, холод,