Инженер Петра Великого 11 - Виктор Гросов

Он резко обернулся, и в глазах его полыхнула ярость.

— Что ты предлагаешь⁈ Сдаться⁈ На милость этим… торговцам верой⁈ Ползти на коленях в Рим и каяться, чтобы они сохранили мне жизнь⁈

— Нет, — я выдержал его взгляд. — Сдаваться — не вариант. Они не возьмут нас в плен. Булла Папы развязала им руки. Нас объявили нечистью. А нечисть уничтожают.

Я подошел к нему.

— Они ждут от нас именно этого, Государь. Героического, яростного и абсолютно предсказуемого броска на восток. Все для этого готово. А мы должны сделать то, чего они не ждут.

Но что? Что мы могли сделать? Голову заполнила звенящая пустота. Ни одной идеи. Ни одного плана. Только глухая, бетонная стена безысходности. Впервые в жизни, в обеих жизнях, я не видел выхода. Абсолютно. Мы заперты. Обложены со всех сторон. Враг сильнее, и у него есть то, чего нет у нас — время и пространство. Капкан захлопнулся.

— Пока мы здесь, Государь, вся их армия прикована к нам. Они не могут двинуться на восток, оставив у себя в тылу тебя — живого и непредсказуемого. Мы — кость, которую бросили своре, чтобы хозяин успел уйти.

Плечи царя обмякли. Он тяжело, как старик, опустился на стул. Понял.

— Но и мы… — начал он, не договорив.

— Мы — мясо, — отрезал я. — Рано или поздно Людовик не сможет нас прикрывать. Рано или поздно нам придется выйти за пределы Франции. И тогда нас сожрут. Это лишь вопрос времени.

В голове заработал безжалостный калькулятор, просчитывая два сценария, оба — проигрышные.

Сценарий первый: прорыв. Шансы — около нуля. Даже если случится чудо, вся эта двухсоттысячная армада немедленно ринется за нами, сметая все на своем пути, и на плечах нашего отступающего отряда ворвется в беззащитную страну.

Сценарий второй: выжидание. Мы остаемся здесь. Тянем время. Блефуем. Превращаем себя в наживку, в проблему, которую они будут вынуждены решать здесь, стянув все силы. Тем самым выигрывая для России время.

Выбор свелся к простой формуле: спасти себя, погубив Империю, или погибнуть самим, дав ей шанс.

Великий император Пётр, победитель, человек, привыкший всегда идти напролом, сейчас столкнулся с задачей без хорошего решения. Вся его жизнь была прорывом, а ему предлагали замереть и ждать.

Он поднял на меня глаза.

— Сколько? — хрипло спросил он. — Сколько времени мы можем им дать?

Я вернулся к карте.

— Если будем тянуть, маневрировать, вступать в переговоры… Два месяца. Может, три. Не больше.

Три месяца. Девяносто дней жизни в обмен на будущее огромной страны.

В этой комнате, отрезанные от дома, были заперты Государь, его лучший генерал, вся научная и инженерная элита страны и единственное, что нам оставалось — это как можно дороже продать свое время.

Следующие дни слились в лихорадочный театр абсурда. Для посторонних глаз ничего не изменилось: с удвоенной энергией Пётр окунулся в светскую жизнь Версаля, изображая любопытного туриста на охотах, балах и мануфактурах. Однако за этим фасадом скрывался холодный расчет. Каждый прием превращался в допрос, из которого он вытягивал из французских вельмож и инженеров все — от секретов производства гобеленов до устройства шлюзов на Сене. Словно пытаясь за эти последние месяцы прожить десять лет, он лихорадочно впитывал знания.

Свою роль играл и я. Запершись в мастерских, мы с Нартовым и Дюпре развернули показательную работу над проектом Петергофа. Чертежи, макеты, расчеты гидравлики — кипучая деятельность заставляла шпионов, которыми кишел Версаль, строчить донесения о «новых грандиозных планах русского царя». Пусть думают, что мы ничего не поняли. Пусть считают нас наивными варварами, ослепленными версальским блеском.

Во время одного из совещаний, посвященных дальнейшим шагам, Пётр ткнул пальцем в юг карты.

— Тулон, — сказал он. — Хочу видеть их флот. И верфи. Де Торси хвалился, что у них там лучшие в мире доки.

Замысел был гениально прост. Поездка в Тулон и так входила в наши планы, однако после последних новостей она приобретала совершенно новый смысл. Путешествие через всю Францию на юг сулило месяц-полтора выигранного времени, новые города, новые контакты — и новые возможности для нашей «охоты за головами». А главное, этот маневр уводил нас дальше от границ и армий Савойского, давая бесценное пространство для маневра.

Хитер, Государь.

К удивлению, Людовик согласился сразу. Возможно, он и сам был рад избавиться от таких беспокойных гостей. А может, старый лис понимал, что чем дольше мы тянем время, тем больше проблем создаем его врагам — англичанам и австрийцам. Нам выделили эскорт, разработали маршрут. Снова сборы в дорогу.

В лагерь вернулось странное оживление. Измученные неделями бездействия и слухов, солдаты и мастера воспряли духом. Движение — это жизнь, даже если оно ведет вглубь ловушки. Мы чинили машины, запасали уголь и провизию. Пользуясь случаем, я отправил Нартова с Дюпре в Париж — под предлогом закупки инструментов, а на деле — на тайную встречу с одним известным химиком, учеником самого Роберта Бойля. Пусть попробуют выведать секреты новых пороховых составов.

Ночь перед отбытием я провел без сна, ворочаясь в своей комнате. Вся жизнь свелась к одной простой задаче — продержаться еще один день. И утащить за собой в небытие как можно больше врагов. Нелепый, абсурдный финал для инженера-попаданца. Я стиснул веки. Завтра будет новый день.

Утро взорвал грохот в дверь. От рывка я сел на кровати, рука сама собой нашла дерринжер.

Дверь распахнулась, и внутрь, шатаясь, ввалился Ушаков.

Я видел его всяким: холодным, жестоким, расчетливым. Но таким — никогда. Бледное, как полотно, лицо искажала гримаса животного ужаса. Он хрипел, хватая ртом воздух.

— Петр Алексеич… — выдавил он.

— Что⁈ Что случилось⁈ Нападение⁈

Ушаков мотнул головой, пытаясь справиться с дыханием.

— Хуже…

Он прошептал:

— Король… Король Людовик… умер. Ночью.

Я смотрел на него, и смысл сказанного медленно, со скрипом проникал в сознание. Людовик умер. Наш единственный гарант, наш щит, прикрывавший от всей Европы, — рассыпался в прах. А ведь по моей памяти он должен был жить еще долго.

И первая же мысль в голове, острая и холодная: «Это конец».

Глава 8

Весна 1708 года, Версаль.

В покоях Людовика, Великого Дофина, господствовал душный полумрак. Пропитанные пылью десятилетий тяжелые портьеры наглухо отсекали внешний мир. Спертый воздух пах вчерашним вином. Здесь все утопало в комфорте, вытеснившем величие. Пухлые перины и кресла, обитые вытертым шелком, обещали сладкую дрему — обстановка для сибарита, которому чужды заботы о троне. Посреди этого плюшевого рая, в огромной кровати