Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

Все еще улыбаясь, Размягченный Камень поднялся на ноги.

– Думаю, та, что слева, надеется с тобой познакомиться, – сказал андат, когда они проходили совсем близко от юной компании. – В бане она то и дело на тебя косилась.

– Может, на Баарафа? – предположил Семай.

– Думаешь? – хмыкнул андат. – Ну конечно, он же мужчина видный и многие женщины мечтают завести романтические отношения с библиотекарем. Согласен, ты прав, это на него она заглядывалась.

– Хватит, – буркнул Семай. – Я не стану снова играть в эту игру.

На широком лице промелькнуло нечто вроде искреннего сочувствия. Борьба в сознании поэта не усиливалась, но и не стихала. Наконец андат положил огромную ладонь ему на плечо.

– Перестань, – сказал Размягченный Камень. – Ты сделал то, что обязан был сделать. И твое самоистязание ей никак не поможет. Давай познакомимся с девушкой, поищем, где тут продают сладкие пирожки. Иначе останется только идти домой и еще одну ночь предаваться хандре.

Поэт оглянулся. И действительно, девушка с длинными темными волосами, в прекрасно скроенных зеленых одеждах, заметив его интерес, покраснела и отвернулась. Семай понял, что где-то ее уже встречал. Красивая. Но он не помнил имени.

– Может, в следующий раз, – сказал он.

– Да, – тихо произнес андат. – Я-то могу откладывать сколько пожелаю, а вот вы, мелкие людишки, появляетесь на свет и исчезаете со сменой времен года. Хватит себя изводить. Уже несколько месяцев прошло.

– Еще один день. Дай мне хотя бы один-единственный день, – сказал Семай. – Пошли отсюда.

Андат вздохнул и убрал руку с его плеча.

Семай двинулся по сумрачному тоннелю на восток. Хотелось оглянуться, узнать, смотрит ли ему вслед девушка и какое у нее сейчас лицо. Но он заставил себя глядеть вперед, и желание вскоре прошло.

У хая Мати не может быть имени. Вот и Ота на церемонии престолонаследия отказался от своего имени и поклялся перед богами и тенью императора, что оправдает оказанное ему доверие.

Пока вершился ритуал, Ота едва не скрипел зубами от злости: как же много уходит времени на эту процедуру! Да еще ради соблюдения традиций ему приходится лгать.

Из трех словосочетаний – Итани Нойгу, Ота Мати и хай Мати – последнее меньше других грело его сердце. Но он должен был притворяться, будто его прошлое больше не существует, а жрецы и горожане должны были притворяться, будто верят в это.

Деятельность хая Мати была похожа на невероятно долгую и утомительную игру. И потому, когда появлялась возможность заняться делом, способным дать конкретный результат, он радовался, пожалуй, даже больше, чем дело того заслуживало.

Гальтский посланник смотрел на Оту так, будто пытался себя убедить, что неправильно понят.

– Высочайший, – заговорил он, – я отправился сюда, как только от наших послов пришла весть, что их изгоняют. Это была долгая поездка, а ведь зимние путешествия по северным землям весьма трудны и сопряжены с опасностями. Надеюсь, мы сможем решить волнующие вас вопросы. Мы крайне заинтересованы в том…

Ота принял позу, означавшую приказ умолкнуть, и снова сел на черный лакированный трон, не ставший удобнее за месяцы, которые прошли с того дня, как он эту вещь унаследовал.

– Я ценю то, что военачальники и властители Гальта крайне заинтересованы… в чем? – спросил Ота, перейдя с хайятского на гальтский, отчего посланник растерялся еще больше. – В том, чтобы решить волнующие меня вопросы? И тебе лично я благодарен за столь скорый приезд, хотя я ясно дал понять: гальтам здесь не рады.

– Простите, высочайший, если я чем-то вас обидел.

– Никаких обид, – с улыбкой сказал Ота. – И раз уж ты здесь, сделай одолжение, объясни еще разок Высокому Совету, насколько плоха теперь у нас в Мати репутация гальтов. Дай-кво в курсе всего, что мне известно, и он разделяет мои взгляды.

– Но я…

– Я знаю, какую роль гальты сыграли в нашем престолонаследии. Более того, я знаю, что произошло в Сарайкете. Ваш народ до сих пор жив исключительно благодаря моему терпению. Если же я услышу еще хоть об одном вашем вмешательстве в дела городов Хайема или в дела поэтов и андатов, от Гальта не останется даже воспоминаний.

Посланник открыл рот, но тут же закрыл. Глаза забегали, как будто он надеялся прочитать где-нибудь на стене слово, которое откроет шлюзы дипломатии.

Ота намеренно давил на него своим молчанием.

– Я не понимаю, высочайший, – только и смог проговорить посланник.

– Тогда возвращайся домой, – сказал Ота, – и передай мои слова своему распорядителю, а потом тому, кто стоит над ним, и так повторяй, пока не найдешь того, кто способен понять. Когда доберешься до Высокого Совета, дальше идти не понадобится.

– Уверен, высочайший, если вы объясните, что вас так расстроило, это поможет мне все исправить.

Ота приставил к губам сложенные домиком пальцы. Вспомнил Сарайкет; вспомнил, как умирал от его рук поэт Хешай. Вспомнил огонь, уничтоживший квартал Ваунеги. Вспомнил, как кричала сестра, когда ее муж и его отец встретили смерть.

– Ты не в силах ничего исправить, – устало произнес Ота. – Как бы я этого ни хотел.

– Но договоры… Высочайший, я не могу вернуться с пустыми руками. Если желаете, чтобы я передал ваше послание, мне нужно заключить хоть какой-то договор. Иначе меня не станут слушать.

– Ничем не могу тебе помочь, – сказал Ота. – Забирай письмо, что я тебе дал, и поезжай домой. Без промедления.

И посланник с зашитым и запечатанным письмом в руке, ступая как человек, разбуженный среди ночи, вышел из зала аудиенций.

Ота махнул рукой, и слуги последовали за гальтом, закрыли тяжелые бронзовые двери, и хай остался один.

Легкое движение воздуха покачивало светлые шелковые флаги. В жаровнях тлел древесный уголь. Ота помассировал глаза. Он безумно устал, а еще столько надо сделать.

Со стороны двери для прислуги донесся скрип, затем послышались тихие шаги и позвякивание кольчуги. Ота встал и повернулся; его одежды шуршали по каменным плитам, как гонимый ветром песок.

Синдзя принял позу приветствия.

– Ты посылал за мной, высочайший?

– Только что отправил восвояси еще одного гальта, – сказал Ота.

– Я слышал конец вашей беседы. Думаешь, они так и будут посылать сюда людей, чтобы валялись у тебя в ногах? Приятно, наверное, держать за яйца целую страну, в которой ты даже ни разу не побывал?

– Вообще-то, нет. Думаю, слухи разойдутся по всему городу еще до наступления ночи. Очередная история о Безумном хае.

– Тебя так не называют. По-прежнему в народе самое распространенное твое прозвище – Выскочка. После свадьбы недели две называли Женой Трактирщика, но это слишком длинно, не прижилось.