Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

– Спасибо, порадовал, – сказал Ота. – Мне аж полегчало.

– Пора бы уже прислушиваться к тому, что о новом хае говорят простые горожане. Тебе с ними жить. Начинать правление с неуважения к народу – последнее дело. Так ты только все усложнишь. И с гальтами у нас заключено много договоров. Уверен, что мне следует ехать прямо сейчас? История подсказывает: когда обзаводишься новыми врагами, лучше держать охрану поближе к телу.

– Да, я хочу, чтобы ты отправился прямо сейчас. Утхайемцы заняты сплетнями о гальтах, поэтому меньше думают об Идаан.

– Но ты же понимаешь, они не забудут о ней. Сколько ни подкидывай им темы для пересудов, они всегда будут возвращаться к судьбе сестры хая.

– Знаю. Но сейчас это лучшее, что я могу сделать. Ты готов?

– Давно собрал все, что нужно. Если желаешь, можем отправиться прямо сейчас.

– Да, идем.

Теперь ее миром была эта комната. Всей обстановки – узкая кровать, дешевая железная жаровня и ночной горшок, который выносили раз в два дня. Стражники дарили ей огарки дворцовых свечей. Однажды кто-то из них положил на поднос с едой тонкую книжицу – перевод сочинений придворных поэтов Западных земель. Она уже который раз перечитывала стихи, даже начала сочинять сама. Унизительно было испытывать чувство благодарности за столь убогие подарки, особенно сознавая, что, будь она мужчиной, ей бы ничего такого не подсовывали.

На прогулку выводили в пустые тоннели под дворцами. Стражники шли впереди и позади, как будто она представляла для них какую-то опасность.

Идаан постепенно замыкалась в себе. Дни сливались в недели, сломанная щиколотка срослась и больше не тревожила.

Иногда она целыми днями спала и, просыпаясь, желала одного – снова уснуть. Иногда пела сама себе. Или разговаривала с Адрой, словно он все еще был жив и она его любила по-прежнему. Ненавидела Семая, или предавалась с ним любви, или умоляла его о прощении. И все на узкой кровати при свете огарков.

Ее разбудил звук отодвигаемого засова. Не время для еды, не время для прогулки – но теперь она уже плохо понимала, что за чем следует.

Когда дверь отворилась и на пороге возник человек в черных с серебром одеждах хая, Идаан сказала себе, что это сон. А потом испугалась, что брат пришел ее убить, – и одновременно она надеялась, что это наконец произойдет.

Хай Мати оглядел помещение и натянуто улыбнулся:

– Ты, наверное, об этом не задумывалась, но в моей камере обстановка была похуже.

– И это должно меня утешить? – с вызовом спросила Идаан.

– Нет, – ответил он.

Следом за хаем в камеру вошел человек с громоздким свертком в руках. Судя по выправке и мелькнувшей под плащом кольчуге, солдат.

Идаан села на кровати и приготовилась к любому повороту событий. Только бы они не ушли и не заперли за собой дверь.

Хай Мати поддернул полы мантии и опустился на корточки, спиной к стене, совсем как простой рабочий после тяжелого дня.

Идаан заметила, что он очень похож на Биитру. Такое же удлиненное лицо, те же разрез глаз и форма подбородка.

– Сестра, – сказал он.

– Высочайший.

Он покачал головой. Солдат переступил с ноги на ногу. Это было похоже на продолжение какого-то разговора, не предназначавшегося для ее ушей.

– Это Синдзя-тя, – сказал хай. – Ты будешь делать все, что он прикажет. Попытаешься сопротивляться – убьет. Попытаешься сбежать, прежде чем он тебя отпустит, – убьет.

– Отдаешь меня в подстилки своему громиле? – Идаан изо всех сил старалась, чтобы голос не дрогнул.

– Что? Боги, нет, – сказал Ота. – Нет, ты отправляешься в изгнание. Он сопроводит тебя до Сетани, там оставит с хорошей одеждой и несколькими полосками серебра. Писать и считать ты обучена, так что сумеешь найти себе какую-нибудь работу.

– Я дочь хайема, – с обидой произнесла Идаан. – Мне не позволено работать.

– Так солги, – сказал Ота. – Выбери себе новое имя. Мне всегда нравилось Нойгу. Назовись, например, Сиан Нойгу. Придумай себе прошлое. Твои родители были торговцами в… скажем, в Удуне. О Мати лучше лишний раз не упоминать. И они умерли от чумы. Или погибли в пожаре. Или их убили бандиты. Не мне учить тебя вранью. Придумаешь что-нибудь.

Идаан встала с кровати. В ее душе затеплилось нечто похожее на надежду.

Она выйдет отсюда, из опостылевшей камеры. Она уедет из города и оставит позади эту жизнь. Станет другим человеком.

До сего момента Идаан не понимала, насколько измучена. Она уже поверила, что эта комната – ее вечная тюрьма.

Солдат смотрел на нее совершенно пустыми глазами. Она могла быть кем угодно, хоть коровой, хоть камнем, который ему поручили перевезти в другое место.

– Ты не можешь так поступить, – проговорила Идаан тихо, почти шепотом. – Я убила Даната. И нашего отца.

– Я их не знал, – ответил ей брат. – И уж точно не любил.

– Я любила.

– Тем хуже для тебя.

Идаан впервые посмотрела ему в глаза и увидела в них такую боль, какую и представить себе не могла.

– Я пыталась тебя убить.

– Больше ты этого не сделаешь. Я убивал и смог с этим жить. Мне оказывали милость, когда я этого не заслуживал. Иногда я сам этого не хотел. Возможно, мы с тобой не такие уж и разные, сестра. – Он немного помолчал и продолжил: – Конечно, если ты вернешься или я узнаю, что ты замышляешь против меня…

– Я не вернусь, даже если будут умолять на коленях, – перебила Идаан. – Этот город для меня – пепелище.

Ее брат улыбнулся и кивнул, будто собственным мыслям.

– Синдзя?

Солдат вручил Идаан сверток. Там были кожаный дорожный плащ с шерстяной подкладкой, халаты из плотного шелка, чулки и крепкие, тяжелые сапоги. Она даже удивилась тому, насколько они тяжелы, насколько сама ослабела.

Брат, пригнувшись, вышел из комнаты, и Идаан с солдатом остались вдвоем.

Солдат кивнул на одежду, которую Идаан держала в руках.

– Лучше поскорее переодеться, Идаан-тя, – сказал солдат. – У меня упряжка наготове, но на дворе зима, и я хочу добраться до первого низкого города засветло.

– Это безумие, – сказала Идаан.

Солдат принял позу согласия.

– Он частенько принимает плохие решения. Новичок в этом деле, еще научится.

Идаан разделась догола под бесстрастным взглядом солдата, потом надела халаты, натянула чулки, обулась и накинула плащ.

Было такое чувство, что она сменила кожу. Идаан даже не осознавала, до какой степени эти стены заменили ей весь мир, пока не вышла за последнюю дверь на лютый холод посреди бескрайней белизны. В какой-то момент показалось, что она этого не вынесет. Мир слишком