Князь Барбашин 3 - Дмитрий Михайлович Родин

себя князем Бельским. Да и Сигизмунд, словно в насмешку над Бельскими-Гедиминовичами, признал за ним это наименование, потребовав от Василия Ивановича вернуть обратно бежавшего князя Бельского-Морткина. Естественно, что подобное именование тут же подхватили многочисленные недруги истинных Бельских, а Василий Иванович, прямо действуя в духе правила "разделяй и властвуй", вынужден был "принять" подобное обращение. Так и появились на Руси два рода Бельских — Бельские-Гедеминовичи и Бельские-Рюриковичи.

Сейчас Иван Михайлович, которого лишили всех былых мест, шёл при большом воеводе "для посылок". И понятно, что должностью своей он был сильно недоволен, но молчал и обязанности свои исполнял исправно. Получив же под начало "лёгкую" рать, он буквально воспрял и, велев ратникам брать лишь самое нужное, рванул вперёд, стремясь не дать магистру покинуть обречённый град и уйти на север, к морю. И чтобы там главный воевода не хотел, но со своей задачей Иван Михайлович справился. Магистр, понимая, что над Феллином сгущаются тучи, уже собрал обоз и был готов отправиться в Гапсаль, однако не успел. С подходом полков Бельского покидать хорошо укреплённый замок и идти с тяжёлым обозом стало делом опасным, так что фон Плеттенберг так и не сдвинулся с места. А русские полки, рассыпавшись вокруг, надёжно блокировали город-крепость, ожидая, пока главные силы русского войска, не торопясь достигнут этих мест.

Впрочем, осада Феллина началась ни шатко, ни валко. Город сел в осаду и надо было рыть окопы и ставить туры, защищавшие орудия от вражеского огня. Увы, ливонцы стреляли с крепостных стен достаточно метко, ведь они уже давно пристреляли всю округу. И в результате после каждого их залпа русские пушкари недосчитывались нескольких туров, а если совсем не везло, то гибли и сами пушкари, и посошные, что вели работы по укреплению позиций.

Однако после того, как в лагерь Бельского прибыл сам государь, осадные работы значительно активизировались. Пока пехота возводила шанцы и подкапывалась к укреплениям замка, пушкари князя Кубенского принялись методично разрушать стены и башни форштадта Феллина.

Между ливонцами и русскими вспыхнула своеобразная артиллерийская дуэль, которая длилась всю неделю. Несмотря на потери, русские пушкари тоже вели довольно точный огонь. Тяжёлые каменные, кованые железные и литые чугунные ядра русского наряда мало-помалу добивались своего и в конце концов все башни форштадта были сбиты. А в стенах, во многих местах образовались дыры. Пользуясь этим, пушкари частью перешли на зажигательные снаряды и вскоре форштадт занялся пожарами, который никто не тушил, отчего форштадт выгорел весь, осталось всего несколько домов. Всё это, а также отсутствие каких-либо известий извне окончательно подорвали дух гарнизона замка. И пусть в кладовых хранилось ещё достаточно провианта, а в цейхгаузе — пороха и ядер, всё это было уже совершенно бесполезно. Ни наёмники, ни вассалы не желали складывать свои головы за явно проигранное дело. В результате фон Плеттенберг, боясь мятежа внутри больше, чем атак снаружи, вынужден был пойти на переговоры.

Царь Василий Иванович готов был принять капитуляцию Феллина, а магистра взять в почётный плен, но нашлись "горячие головы", которые стали советовать ему покончить и с самой войной одним ударом. Ведь наличие мятежно настроенных наёмников заставит старого рыцаря быть более сговорчивым. А договор требовалось заключать здесь и сейчас, ведь в самой Москве уже давно шли прения между сторонниками скажем так, "выхода к Балтийскому морю", и выступавшими за перенос основной тяжести борьбы на юг, против Крымского ханства. С учётом продолжавшейся постройки Черты, эти представители знатных фамилий кроме устранения угрозы со стороны степей, желали получить и крупный земельный фонд в Диком поле, который можно было превратить в богатые вотчины. Да и дворян, не смотря на их низкий статус, не стоило сбрасывать со счетов, а они тоже желали поместий побольше да побогаче. И юг им виделся куда более востребованным, чем Ливония.

Однако Плеттенберг оказался крепким стариком и всё, на что он был согласен, это перемирие, по которому земли ордена и владения рижского архиепископа переходили под "клиентеллу и протекцию", то есть, под протекторат русского царя до момента подписания настоящего мирного договора.

Обдумав всё малой Думой (не даром в войске находилась большая часть Думы Боярской), Василий Иванович принял данное предложение, после чего Феллин капитулировал, а русские войска вошли в крепость. Сдавшиеся наёмники были вскоре отпущены, а поставивший свою подпись под договором Вальтер фон Плеттенберг со всей возможной "честью" оправлен в Москву.

Так Орден лишился последних боеспособных сил и стратегически важной крепости, а его воля к борьбе была окончательно подорвана. Лишь Ревель, Гапсаль и часть земель на севере, у побережья, ещё имели средства для ведения войны и желание сражаться. Но и они понимали, что без внешней помощи им долго не продержаться.

Русские же на волне такой победы немедленно направили в Ревель грамоту, в которой предложили жителям города бить челом Василию III Ивановичу о переходе в его подданство. Схожие грамоты были направлены и в другие ещё не покорённые города. А чтобы у ливонцев не было сомнений в серьёзности намерений русского царя, войска продолжили погром Ливонии.

При этом всем в ставке царя было очевидно, что после взятия Феллина армия должна была идти на Колывань-Ревель. Нужно было ковать железо, пока горячо. А взятие Ревеля должно было завершить Ливонскую кампанию на мажорной ноте и решало сразу массу задач. Ведь это была стратегическая крепость на побережье, а кроме того с овладением ею Русь получала, кроме Нарвы, ещё один большой порт. Также этим обеспечивались и сильные позиции для последующего дипломатического торга с императором и эрцгерцогом по поводу ливонского наследства.

Однако на пути победоносной армии стоял небольшой городок с крепким замком Вейсенштейн, охранявший пересечения нескольких сухопутных дорог…

* * *

Усобица в Крыму временно облегчила давление Степи на русские пределы и крестьяне, сначала по одиночке, да с оглядкой, а потом всё более и более крупными силами потянулись за рубеж Пояса Богородицы, туда, где втуне лежали тучные земли. Вскоре эта стихийная колонизация перехлестнула и рязанские пределы. Причём на рубеж бежали не только совсем обедневшие и холопы, но и черносошные крестьяне, уставшие от давления дворян и вотчинников и ищущие себе более спокойных от наглого посягательства земель. Ну а строящаяся Черта лишь помогала этому стихийно возникшему "движению на юг", регулируя потоки переселенцев и места распахивания земель. Ведь она, по совету одного попаданца, строилась не как в иной реальности единым потоком от начальной точки до конечной, а сразу с двух сторон, от Волги и от Днепра, навстречу друг другу. Причём