Князь Барбашин 3 - Дмитрий Михайлович Родин

от Днепра Черта строилась куда быстрее, ведь поначалу она шла по густонаселённым землям былых владений Василия Шемячича, чьи севрюки неплохо справлялись с задачей защиты княжеских земель. В результате здесь хватало и людей, и материалов, чтобы довольно быстро отгородиться от Степи непрерывными укреплениями вдоль от устья Десны и далее по Сейму до стольного Путивля. Но вот потом уже местные розмыслы стали вносить в Черту свои предложения, которые после внимательного изучения по большей части принимались государевым братом Андреем Ивановичем, который своим венценосным братом был назначен главным доглядчиком за строительством.

Вот по их-то задумке Рыльск, стоящий на Свином шляхе, вдруг оказался в стороне от основной линии Черты, которая внезапно вильнула в сторону по реке Вир, отчего у слияния рек Вир и Крыга вновь возродился сожжённый ещё Батыем древнерусский город-крепость Вырь. Потом, пропетляв по слабо лесистой Крыге, Черта упёрлась в огромный лесной район и вышла на берег реки Псёл недалеко от устья Олешни (но не той, что вливается в Воркслу), по которой и пошла дальше вплоть до устья реки Пена. А поскольку в пенской долине издревле росли дремучие леса, то Черта вновь ещё немного спустилась к югу и неожиданно "упёрлась" в Ворсклу, где и "слилась" с другой чертой, только построенной в ином мире — Белгородской — в районе ещё не существующего Карпова, перекрыв, таким образом, собой и Бакаевский, и Муравский шлях. Точнее, будет перекрывать, когда её полностью достроят. Пока же основные силы были брошены на строительство крепостей и завалов в лесных угодьях.

Кстати, такое удлинение, а, следовательно, и подорожание строительства, не сильно понравилось царю, чья казна и без того скудела прямо на глазах, однако "южная" партия, с которой заранее поработал сам государев брат, выступила по данному вопросу единым фронтом. Мол, государь, и места там для обороны лучше, и землицы себе больше прирежем, а, следовательно, у супостата заберём. А коль казна пуста, так деньги у купчишек возьмём, они нынче зело как на заморской торговле обогатели. Ну а то, что это удлинение и сроки постройки увеличит, как-то осталось без внимания. С другой стороны, где пятнадцать лет запланировано, там и двадцать ко двору придётся.

Ох и далеко раскинулись новые границы земель Московского княжества! Вокруг, насколько хватало взгляда, колыхалась трава, а лес хоть и рос, но рос островами, так что даже самую густую и огромную заросль можно было, так или иначе, объехать кругом. И далеко позади остался благословенный Пояс Богородицы, что берёг земледельца от набегов злых татаровей.

Это поле пахали Селянина сыны

Землю потом мешали от войны до войны

Войн было не мало, выпадало сынам

Землю кровью мешали, чтобы вольно жить нам!

Под звонкий аккомпанемент гуслей слова песни из иных времён привольно лились над степным простором. Большой обоз из нескольких десятков возов, крытых от солнца и непогоды крепкой тканью или парусиной, и простых крестьянских телег, укрытых рогожей, медленно тащился по шляху, поросшему высокой травой, что покорно ложилась под копыта коней. А под вечер, расположив телеги и возы для защиты единым кругом, люди садились вокруг нашедшегося среди путешествующих бахаря чтобы послушать неслыханные ранее песни и былинные сказания, из которых выходило, что когда-то давно, до прихода злого Батыги, стояли здесь, в Степи, большие и малые города и сёла, и била ключом обычная мирная жизнь. Рассказы эти глубоко западали в души переселенцев и в думах своих они уже видели, как вновь заколосятся окрест золотой рожью поля и поднимутся из небытия новые поселения.

Вообще-то переселенческие караваны обычно были не столь внушительными, просто на этот раз получилось так, что в Елец почти одновременно прибыло их несколько сразу. Были здесь и новоиспомещённые дворяне, что ехали к своим поместьям с немногочисленными людьми и скромным скарбом, были и простые землепашцы, что шли за жирной землёй и новой жизнью, а ещё пришёл и большой обоз одного думского боярина, который охраняли верхами два десятка всадников в лёгких кольчужных доспехах. Вооружены всадники были копьями и саблями, а к сёдлам были приторочены добротные саадаки с луками. Разумеется, и дворяне, и крестьяне, прекрасно понимавшие, куда они едут, тут же пожелали присоединиться к боярскому обозу, в надежде на защиту от слоняющихся по Дикому полю небольших отрядов крымских людоловов. Ну а боярский управляющий и не возражал. Большой обоз для малых отрядов не по зубам, а от большого отряда и так и так не отбиться. Вот и тащился растянувшийся на многие сажени караван под знойным солнышком через Дикое поле, пока на исходе второй седмицы не показались впереди рубленные в лапу высокие крепостные стены. Это был конечный пункт движения единого обоза, в очередной раз, словно мифическая птица-феникс, возрождённый из пепла город-крепость Оскол.

Город раскинулся на широкой прогалине между россыпью крутобоких холмов и узкой прозрачной рекой. Сожжённый батыевыми воинами, он долгое время лежал впусте, пока не пришли годы наивысшего расцвета Великого княжества Литовского. Тогда-то, при великом князе Витовте, он впервые возродился как центр Оскольской волости Путивльского повета Киевской земли. Увы, но проигранная Витовтом битва на Ворскле прервала начавшуюся было колонизацию Черноземья литовским княжеством. А после и вовсе территорию между реками Оскол, Северский Донец, Сейм и Псёл заселили татары Яголдаевой тьмы. А перешедший на службу к литовским князьям и принявший православие татарский мурза Яголдай Сараевич переименовал Оскол в свою честь и разместил в нём свою ставку. Однако Яголдаево городище просуществовало недолго и было разрушено в начале идущего века во время одного из набегов войск крымского хана. И плодородная местность в округе в очередной раз постепенно стала приходила в запустение.

Вот только в этом мире в одном небольшом монастыре случилось маленькое чудо, которое спустя годы на целых полвека раньше запустило так называемое "движение на юг" русского крестьянства. И это привело к тому, что сожжённое городище не заросло травой, сгинув во тьме веков, а вновь превратилось в город-крепость, вернув себе обратно и древнее летописное название. И вновь весело застучали топоры плотников на высоком меловом мысу у места впадения в Оскол реки Осколец, возводя высокие башни и крепостные стены высотой в три человеческих роста, взять которые будет не так-то легко даже большой армии, не говоря уж про обычные отряды татарских людоловов. А за то, что жизнь в округе не будет праздной, говорило то, что вся окружная местность принадлежала к числу самых опасных участков со стороны кочевников, и при этом была очень удобна в смысле наблюдения за ними.